Морские были

Он с удивлением прислушивается к собственному голосу: неужели здесь, на ледяном острове, такое звучное эхо? Где-то меж скал эхо повторяется снова... И в ту же минуту Альбанов понимает ошибку: за скалами кто-то кричит, словно призывая на помощь... Но как поверить, что здесь, на пустынном острове, оказались люди?

На склоне горы появляется человек. Он бежит, спотыкаясь, громко крича и размахивая шапкой. Откуда ему известна фамилия Альбанова? Он повторяет эту фамилию почему-то навзрыд... Штурман не тотчас узнает одного из беглецов. Человек падает на колени, закрывает руками заплаканное лицо:

- Простите, Валериан Иванович... - Мы - подлые. Мы одумались, но было уже поздно. Если не можете простить - убейте...

Луняев уже держит ружье на изготовку.

- Там, на льдинах, - произносит матрос глухо, - мы обещали друг другу, что если встретим беглецов, - убьем их...

Альбанов смотрит на заснеженные горы, на мертвенно мерцающий ледник, потом на человека, покорно ждущего приговора.

- Да, мы обещали их убить, Луняев. Сколько они причинили нам горя! И это было в самое трудное время, когда мы шагали по взломанным льдам.

Некоторое время оба молчат. Луняев первый прерывает молчание.

- Если бы я встретил его на льдах, я не раздумывал бы ни секунды. - Он оборачивается к беглецу. - Ты слышишь это? Жалкий человек...

Что-то переменилось в характере, в настроении Альбанова, когда, спустившись с ледника, он ступил на этот узкий отрезок земли. Тронула сердце робкая, живая зелень мха на камне; глубоко взволновало одно лишь прикосновение к этим камням, и уже как тяжелая, долгая болезнь представлялось все пережитое.

- Ты прав, Луняев, - наконец заключает штурман. - Если бы эта встреча случилась тогда, на льдах...

Луняев опускает ружье.

- Ну, ладно... Поднимайся с колен. Только запомни, навсегда запомни эти секунды...

Человек, пошатываясь, поднимается на ноги. Он снова плачет, но теперь уже не от страха, - это слезы радости и стыда.

- Я никогда не оставлю вас, господин штурман... Какая это была ошибка!

На берегу оказалось много сухого плавника и вскоре здесь уже пылал высокий костер. "Хозяева" - так Альбанов назвал беглецов, которые первыми прибыли на остров, - наперебой угощали "гостей" яичницей с гагачьим жиром, они уже успели заготовить двадцать с лишним гаг и больше двухсот крупных свежих яиц этой птицы.

...Штурману и матросам не хотелось покидать гостеприимный берег: после долгого, мучительного пути через ледяную пустыню они нашли здесь и свежую пищу, и тепло. Но отряду еще предстояла дальняя трудная дорога к мысу Флоры, и Альбанов все настойчивее поторапливал матросов со сборами в путь.

Оказалось, что отряд находился на мысе Мэри Хармсворт, юго-западной оконечности Земли Александры. Установив это, Альбанов испытал чувство, похожее на страх. Если бы отряд задержался на плавучих льдах еще незначительное время, он неизбежно был бы вынесен в открытое море, где зыбь искрошила бы льды, а удержаться на хрупких каяках, конечно, не удалось бы.

Альбанов был средоточием силы воли в отряде. Эту силу укрепляло сознание ответственности за людей, с которыми он шел. И тревога за оставшихся на "Св. Анне". Быть может, спасательная экспедиция еще успеет пробиться к тому ледяному полю? Кроме всего, он нес для русской науки весть о том, что земель Петерманна и короля Оскара не существует. Эту весть он обязательно должен был донести, как и сведения о глубинах в центральном Полярном бассейне, там, где до "Св. Анны" никто еще не бывал. А разве сообщение о дрейфе корабля от берегов Ямала к полюсу не будет поразительной новостью для ученых? У штурмана было много причин, поднимавших его на подвиг...

Теперь, когда отряд покидал стоянку на мысе Мэри Хармсворт, Альбанова особенно тревожило моральное и физическое состояние матросов. Он дал им возможность отдохнуть, собраться с силами для дальнейшей дороги. Но некоторых из матросов этот отдых скорее размагнитил. Они даже избегали разговоров о продолжении похода.

На общем совете было решено разделить отряд на две группы, каждая из пяти человек. Одна группа должна была идти вдоль берега на двух оставшихся каяках, с грузом, а другая - двигаться на юг по леднику, налегке.

Вскоре в пути заболел матрос Архиереев. Он поминутно отставал, жаловался на боль в глазах и в груди, затем лег на землю и сказал товарищам, чтобы его оставили одного. Спутники уселись рядом с больным на камень и в молчании просидели всю ночь. Утром Архиереев умер.