Читаем Морские дьяволы полностью

В ответ на мои слова из трубки послышался знакомый уверенный голос Дика Воуга, то есть капитана 3 ранга Ричарда Воуга — офицера оперативного отдела, который звонил мне, контр-адмиралу Чарльзу Локвуду, командующему подводными силами Тихоокеанского флота США, штаб которых находился в Пирл-Харборе.

— Докладывает Дик, адмирал.

Как можно было догадаться по шуму телеграфных аппаратов, он говорил из рубки связи. Должно быть, что-то срочное.

— Слушаю вас, Дик. В чем дело на этот раз?

— Маш, кажется, влип в историю в «личном озере его величества», ответил Дик и после небольшой паузы спросил: — Понимаете меня, сэр?

В Пирл-Харборе, где не исключалась возможность подслушивания, у нас выработался специальный жаргон для телефонных разговоров по секретным вопросам.

— Да, я понимаю вас, — подтвердил я. — Черт возьми! Неужели?!

Сон с меня как рукой сняло при упоминании о Маше и «личном озере его величества». Речь шла о капитане 3 ранга Дадли Мортоне — командире подводной лодки «Уоху». Мортон выполнял очень опасное боевое задание в Японском море, именовавшемся на нашем жаргоне «личным озером (или «ванной») императора Хирохито». Маш — один из лучших моих командиров-подводников, прекрасный молодой человек, завоевавший симпатии своих более пожилых начальников.

— В какую историю? — спросил я.

— У него испортились огурцы, — ответил Воуг. — Сколько он ни бился, ничего не получается. Неизвестно, в чем дело. Маш хочет идти в Гуневиль, чтобы отдать на проверку бочку с огурцами, и просит немедленно дать ему разрешение.

В переводе на общепринятый язык это означало, что на подводной лодке Мортона «Уоху» не исправны торпеды. Это несчастье преследовало многих наших подводников, но мы надеялись в ближайшее время выйти из положения, заменив устаревшую парогазовую торпеду марки «14» с магнитным взрывателем новой по тому времени электрической торпедой марки «18» с контактным взрывателем последнего образца. Радиодонесение Маша из Японского моря производило удручающее впечатление, но сказать только это, значит сказать слишком мало. Тревожно уже одно то, что командир и личный состав искушают судьбу, отправляясь в воды, полные опасностей, но положение чрезвычайно усугубляется, когда на подводной лодке отказывает оружие. Упоминание о Гуневиле означало, что Мортон хочет возвратиться на остров Мидуэй для проверки недоброкачественных торпед.

— Хорошо, — ответил я. — Передайте Машу, чтобы он полным ходом возвращался в базу.

Повесив трубку и выключив свет, я еще минуты две размышлял над вновь возникшей проблемой, а затем опять погрузился в сон. В царстве сновидений все торпеды мчались быстро и не сбивались с заданного им направления, а с заводских конвейеров сходили новенькие электрические торпеды марки «18», чтобы раз и навсегда заменить «испорченные огурцы», отравлявшие жизнь Машу и другим морякам-подводникам, действия которых были парализованы недействующими торпедами.

Стоял конец лета 1943 года. Война на Тихом океане, продолжавшаяся второй год, уже должна была убедить императора Хирохито и его советников, что американцы вовсе не увальни, какими они рисовались в их воображении. Правда, наши решительные действия на море, суше и в воздухе были еще впереди. Но мы уже выиграли важнейшую битву у острова Мидуэй, а японская императорская ставка допустила так много промахов, что японцы вынуждены были признать свои надежды на быстрое уничтожение вооруженных сил США и проникновение в богатейшие районы Азии совершенно иллюзорными, высосанными, так сказать, из опиумной трубки.

Они бы еще раньше убедились в необходимости начать переговоры о мире, если бы в течение первых полутора лет войны нас не подводили недоброкачественные торпеды, что на много месяцев затянуло войну, привело к гибели тысяч наших людей и потребовало дополнительных миллионных расходов.

На этой стадии второй мировой войны масса срочных дел требовала моего пристального внимания, но ни одно из них не было таким срочным и таким обескураживающим, как необходимость замены или улучшения несовершенных торпед, которые находились на вооружении флота. Случай с Мортоном был не единичным.

Из месяца в месяц наши подводные лодки, на которых воевали сотни энергичных молодых американских парней, проходили тысячи миль лишь для того, чтобы атаковать бдительного и беспощадного врага недействующим оружием. Выпускаемые подводными лодками торпеды плохо держали глубину и проходили под целью, не причиняя ей никакого вреда; они не выдерживали заданного направления, что способствовало обнаружению подводной лодки, которая немедленно уничтожалась; торпеды взрывались на безопасной для цели дистанции и, наконец, — что было хуже всего, — попадая в корабли противника, не взрывались, а отскакивали от бортов, как бильярдные шары.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное