Морские истории

Я подошел, встал против одного верблюда. Он стоял, как каменный. Я стал кричать; что попало кричал во всю глотку. Вдруг он как шагнет ко мне! Мне так страшно стало, что я повернулся и — бежать.

Бежать со всех ног! Смейтесь, вам хорошо, а вот когда один… все может быть. Я не оглядывался на верблюдов, а все бежал и бежал, пока сил хватило. И показалось мне, что нет выхода из этих песков, а верблюды здесь для страху. И тут я увидел вдали избушку.

Весь страх пропал, и я пустился туда, к избе. Иду, спотыкаюсь, вязну в песке, но сразу весело стало.

Мертвое царство

В избушке ставни были закрыты, и за плетнем во дворе навес. И опять нет собаки, и тихо-тихо. Только слышно, как песок о плетень шуршит. Я тихонько постучал в ставни. Никого. Обошел избушку — никого. Да что это? Кажется мне или в самом деле?

И опять в меня страх вошел. Я боялся сильно стучать, — а вдруг кто-нибудь выскочит, неизвестный какой-нибудь. Пока я стучал да ходил, я не заметил, что со всех сторон идут верблюды к избушке, не спеша, шаг за шагом, как заводные, и опять мне показалось, что не настоящие.

В яслях

Я стал скорей перелезать через плетень во двор, ноги от страху ослабли, трясутся; перебежал двор, под навес. Смотрю — ясли, и в них сено. Настоящее сено. Я залез в ясли и закопался в сено, чтоб ничего не видеть. Так лежал и не дышал. Долго лежал, пока не заснул.

Ведро

Просыпаюсь — ночь, темно, а на дворе полосой свет. Я прямо затрясся. Вижу, дверь в избушку открыта, а из нее свет. Вдруг слышу, кто-то идет по двору и на ведро споткнулся, и бабий, настоящий бабий голос кричит: «Угораздило тебя сослепу ведро по дороге кинуть, я-то его ищу!»

Домовой

Она подняла ведро и пошла. Потом слышу, как из колодца воду достает. Как пошла мимо меня, я и пискнул: «Тетенька!» Она и ведро упустила. Бегом к двери. Потом вижу, старый выходит на порог. «Что ты, говорит, пустое болтаешь, какой может быть домовой! Давно вся нечисть на свете перевелась».

А баба кричит: «Запирай двери, я не хочу!» Я испугался, что они уйдут, и крикнул. «Дедушка, это я, я!»

Старик метнулся к двери, принес через минуту фонарь. Вижу — фонарь так в руках и ходит.

Что оно такое — Джарылгач

?

Он долго подходить боялся и не верил, что я не домовой. И говорит: «Коли ты не нечистая сила, скажи, как твое имя крещеное». — «Митька, — кричу, — Митька я, Хряпов, я с судна!» Тут он только поверил и помог мне вылезть, а баба фонарь держала. Тут стали они меня жалеть, чай поставили, печку камышом затопили. Я им рассказал про себя. А они мне сказали, что это остров Джарылгач, что здесь никто не живет, а верблюдов помещицких сюда пастись приводят, и только кой-когда старик их поить приезжает.

Они могут подолгу без воды быть. Берег тут — рукой подать. А пошли верблюды за мной к избе потому, что подумали, что я их пить зову, они свой срок знают. Старик сказал, что деревня недалеко и почта там: завтра домой можно депешу послать.

Мамка

Через день я уж в деревне был и ждал, что будет из дому. Приехала мамка и не ругала, а только все ревела: поглядит и в слезы. «Я, — говорит, — тебя уж похоронила…» Ну, с отцом дома другой разговор был.

Голый король

Мы стояли на якоре у берега Африки, у земли Сомали.

Пароход уходил от муссона на юг. Здесь под берегом хотели отдохнуть, сварить хоть что-нибудь, а то такая в океане зыбь, что все кубарем летит на палубу.

Смотрим, с берега идет к нам пирога. Глянули в бинокль — там с дюжину черных сидят, гребут-наваливаются. Зыбь и здесь под берегом порядочная, пирога ныряет, купается. За кормой болтается какой-то флаг. Ближе, ближе — смотрим: флаг итальянский. Вот те и итальянцы!

А дело было после войны Италии с Абиссинией. Итальянцам не удалось пробиться в Абиссинию, они со злости обрушились на сомалийцев, на дикарей. Устроили там погром, так... чтоб знали.

Видно, дикари боялись — не итальянский ли пароход, — и взяли с собой флаг, чтобы показать покорность. Откуда у них этот флаг, мы так и не узнали.

Капитан у нас был важный, из отставных военных. Спрашиваем, как быть?

— Принимайте, — говорит, — только посматривайте. Чорт ведь их знает: хитрый народ.

Подходит пирога к борту.

В ней дюжина гребцов, все голые, ни тряпки, ни пояса. В корме двое особо сидят, у одного на голове желтая тряпка намотана.

Электротехник у нас на пароходе был, Марко.

— Начальство, — говорит, — приехало. Принимайте!

Спустили им штормовой трап с борта. Тот, что был в повязке, — здоровый мужчина, — полез первый, за ним другой, а гребцы остались. Перемахнули гости через борт ловко, как обезьяны, а этот — в повязке — гордо стал.

И все решили — король.

Без штанов, а король. Сразу видно.

Что-то стал лопотать — ничего, конечно, понять невозможно. Взял моего приятеля Соколова за руку, подводит к борту и показывает вниз, на пирогу.

Марко кричит:

— К себе зовет! Не езжай, съест, они людоеды, канальи.

Нет, король все на флаг указывает. Соколов сначала смеялся, потом вдруг понял.

— Это он спрашивает: итальянцы мы или нет?