В гарнизоне ближе к середине декабря вдруг установилась удивительно теплая погода. Ольга водила своих малышей на деревянную горку, построенную на территории садика. Детям надоели спортзал, любимые игрушки, с утра все хором просились на прогулку. Они буквально оккупировали крутой спуск и с визгом скатывались по ледяному желобу. Вместе с ними радовалась и Ольга, впервые встречавшая зиму без суровых холодов. На дворе конец года, наступал самый пик стуж, морозов, судя по повествованиям старожилки бабы Шуры жестоких, но, вразрез ее многолетним наблюдениям, началась весенняя оттепель. Из-за резкой перемены проснулся у рассказчицы застарелый радикулит, она охала и объясняла климатические изменения так: «Расшатали ракетами землю, вот она и сбилась с привычной орбиты. О-хо-хо, погоди, Олюшка, еще снегом все занесет, небо-то тоже вконец исковыряли».
Неделю было тепло, потом действительно повалил снег, да такой густой и пушистый, что Булчут еще до обеда покинул свой пост у дверей в дом и забился в конуру. Баба Шура вечером попросила Ольгу откопать его, покормила, утром обмотала чувствительную свою поясницу шерстяным шарфом, сама взялась за лопату, кряхтя, укоризненно выговаривала ленивому любимцу, даже не попытавшемуся проложить след к крыльцу, где он постоянно получал от хозяек вкусненький кусочек.
После трехдневного снегопада задуло, причем, серьезно. Военный городок утонул в буране. Погода так испортилась, что пришлось перегнать из засыпанного сарайчика в капитальные сенки удивленного и чуть не ослепшего от белых сугробов Борьку. Туда же кинули рядно для умильно поглядывавшего на дверь в кухню хозяина конуры, исчезнувшей, утонувшей в заметенном дворе.
Понятно, в связи с неблагоприятной метеорологической обстановкой закрылись школа, почта и, к великому огорчению Ольги детский садик, куда ее недавно приняли благодаря Людмиле Терешковой. Председатель женсовета первой узнала по своим каналам о том, что в детском садике появилась вакансия. Семья уволенного в запас офицера покидала гарнизон, естественно, брала расчет и жена, работавшая воспитателем.
Деятельная Людмила заручилась поддержкой политотдела и помчалась к директрисе. Та благосклонно выслушала пользующуюся уважением общественницу Терешкову, назначила время встречи с Ольгой. Ноги в руки, Людмила тотчас направилась в Шанхайчик, нашла дом бабы Шуры: «Не ждали? Я к вам с хорошей вестью». Ее встретили как дорогую гостью. На столе вмиг появились картошка, грибы, сало, наливочка… Для столь желанной вестницы достали к чаю смородиновое и брусничное варенье, перетертую с сахаром жимолость.
Ольга благополучно прошла собеседование, ее взяли на работу, прежней воспитательнице даже не пришлось отрабатывать установленные КЗОТом две недели.
И вот сошедшая с ума зимушка нежданно-негаданно преподнесла каникулы… Натаскали из сарая дров, присели у теплой печки и приступили к стойкой борьбе за живучесть. К закипевшему чайнику вытаскивали из духовки противни с шанежками, жарили пирожки. Коротая время, беседовали о том, о сем. Больше всего бабе Шуре нравилось слушать про зимнюю погоду в Якутии. Она удивленно поднимала брови, сокрушенно ахала: надо же, моторы машин не глушат до самой весны, как можно жить в таких условиях!
Стихия разыгралась не на шутку, мело несколько дней. Штормовой ветер перегонял с места на место горы снега, гудел в трубе, ночами волком выл по переулкам. Ольга радовалась, что совсем не надо носить воду из речки, как делала это каждую зиму в далекой, и, надо думать, полностью отрезаемой от мира студеной своей малой родине:
— Бабуля, сходишь раз, вода изнутри ведер застывает и надо ждать, чтобы оттаяло, иначе потом принесешь уже не полное ведро, а только половинку. Лед намерзает моментально. У нас мальчишки сбивают его топором, к весне их ведра становятся мятыми.
Хозяйка заставляла перед походами в магазин плотнее укутываться, квартирантка противилась — любила холод. Прибегала засыпанная порошей, румяная, заражая своим весельем бабу Шуру, их настроение передавалось все еще продолжавшим квартировать в теплых сенях поросенку и собаке.
Когда буран пошел на убыль, по улицам гарнизона пустили снегоочистители, вдоль тротуаров поднялись холмы выше человеческого роста. Снова выглянуло солнце, старая и молодая взялись за широкие дворовые лопаты из обитой жестью фанеры. С великим трудом очистили крышу, откопали Борькин сарай и конуру Булчута. С двором было полегче, потом вывели дорогу на проезжую часть и привели в порядок участок вокруг занесенного выше окон своего дома. Пришел черед, отбили и вывезли в старой цинковой ванне плотно спрессованные в закоулках пласты. Во время перерывов слышали, как шуршат лопаты и метлы у соседей. Жизнь в Шанхайчике возвращалась в свое русло.
Снова подморозило, при ходьбе привычно заскрипело под валенками. Пробили в район трассу, пополнили магазинные припасы, в гарнизоне заработала почта. В один из таких дней пришло письмо от Клима, да не с привычным обратным адресом — Москва-100, войсковая часть такая-то. На штампе четко было выведено — Владивосток!