Морские нищие

— Маэстро?.. — Иоганн схватил Мея за отворот куртки. — Все ли у него живы, здоровы в семье?

— Он дал мне на всякий случай записку к тебе — а вдруг и впрямь отыщу Разноглазого.

— Чего же вы не дали ее сразу?.. — спросил Иоганн.

Он нетерпеливо ждал, пока Мей, отложив трубку, подпарывал подкладку шапки и вытаскивал свернутый лист бумаги. На пол упала еще какая-то крохотная записка.

— А это что?..

Мей засмеялся:

— Эта бумажка не один уже год ищет вашу милость по белу свету.

Иоганн поднял истрепанный клочок и прочел:

«Разноглазый, где ты? Без тебя стало скучнее в Гарлеме даже в праздники. Когда я вырасту большая, я пойду тебя искать. Я сразу узнаю тебя по глазам, а ты меня ни за что не узнаешь. Пройдешь, как чужой, мимо. Мама тебя очень любит. А Эльфрида смотрит на одного только Кюрея. Ты его, кажется, не знал еще? Очень он хороший, — может быть, даже лучше тебя. Но тебя я люблю все-таки больше. Папа…»

Дальше крупные, неровные буквы детского почерка наезжали одна на другую, не умещаясь на бумажке, и Иоганну не удалось разобрать даже подпись. Он с нежностью улыбнулся, потом принялся за чтение письма Бруммеля.

Якоб Бруммель сообщал почти все, что уже рассказал Мей. Он советовал неусыпно быть настороже, так как настало время или окончательно погибнуть, или сбросить королевское ярмо. В конце письма он с шутливым укором говорил, что богач Снейс, видимо, остался не слишком доволен тем, что Иоганн не вернулся к ним в дом. «Купец всегда останется купцом, — добавлял маэстро. — Он на тебя сильно рассчитывал. Ну что ж, неплохая для тебя рекомендация, мой мальчик…» А еще ниже с мягким участием и обычной чуткостью упоминал о конце жизни старого Микэля и о смерти Генриха ван Гааля в лагере близ Герминьи.

Иоганн перечел последнее сообщение, не сразу осознав его. Он медленно сложил оба письма, спрятал их в карман и, подойдя к трапу, позвал:

— Рустам!..

Высокая фигура мавра сейчас же показалась в люке.

— Рустам, — сказал тихо Иоганн, — из нас троих, давших клятву еще возле берегов Англии защищать Нидерланды, осталось двое: Генрих ван Гааль умер.

Рустам сбежал со ступеней трапа.

— Ты думаешь, я не помню нашей с ним клятвы? Его… убили испанцы?

Иоганн кивнул головой.

Дон Фернандо де Толедо, сын Альбы, улыбался. Ему положительно везло. После разгрома Нардена он собрался двинуться из Амстердама в Гарлем. Захват этого города разделит Голландию пополам, отрежет вновь набранные войска еретика Оранского от войск его сподручного на севере — Дидриха Сонуа. Гарлем — связующее их звено. Он должен пасть, как пали Монс, Мехельн, Зютфен, как пал глупый гостеприимный Нарден.

Но, кроме Гарлема, ему представлялась возможность мимоходом, почти шутя, захватить замерзшую эскадру гёзов. Как кстати подул восточный ветер, этот резкий зимний ветер, сковавший в одну ночь весь Зюйдер-Зее! Проклятые «нищие» попали в ледяной капкан, и дон Фернандо не упустит случая воспользоваться их несчастьем.

«„Нищие“ называют нас испанскими волками. Так пусть они испытают на деле нашу хватку в волчий месяц декабрь!»

И дон Фернандо отдал спешный приказ исследовать толщину льда, чтобы двинуть на замерзшую эскадру своих испытанных солдат.

«„Нищие“ хвалятся, что на воде они как у себя дома. Но мороз сделал воду крепче земли. Посмотрим, что они запоют теперь…»

Дон Фернандо смеялся. Офицеры, собравшиеся в ставке начальника, угодливо вторили ему.

— Отец не велит мне оставлять в живых ни одного из этих негодяев, и я заслужу не только его похвалу.

— Да здравствует его католическое величество король Филипп!.. — подхватил офицер. — Да здравствует святой отец папа и наша единая святая римская церковь!..

— Да сгинут гёзы!..

— Да сгинут все нидерландцы вообще!.. — выкрикнул злобно Санхо де Авила.

Рассудительный немец граф Оверштейн покачал головой:

— Кто же будет тогда работать?.. Нет, эта нация — полезная нация. Его величество покойный император Карл ценил нидерландцев за их труд.

— К черту труд!.. — перебил Алонсо де Варгас. — Единственный почетный труд — это война!.. Только воин достоин уважения и никто больше!.. Император прежде всего был великий воин.

— Но он в самом деле очень любил нидерландские гульдены, добытые нидерландским трудом, — многозначительно подчеркнул Юлиан Ромеро.

Все засмеялись, поняв циничный намек. Испанцы тоже любили золото нидерландцев.

Специальная комиссия, посланная на разведку, принесла благоприятные вести. Лед в лимане был настолько толст, что мог свободно выдержать пешее войско.

— Итак, друзья, ночь наша!.. С наступлением темноты мы двинем на них своих мушкетеров.

— Сант-Яго и Испания, — с нами Бог!..

Амстердам, казалось, притаился в ожидании близкой и легкой победы. В сумерки к берегу начали стягиваться отряды. Белая ровная поверхность лимана уходила в туманную даль. Только одни далекие силуэты замерзших кораблей едва намечались среди призрачной завесы.

— Сколько их?

— Девять, ваше сиятельство: «Иоганн», «Лебедь», «Анна-Мария», «Гёз», «Компромисс», «Эгмонт», «Горн», «Вильгельм Молчаливый» и корвет «Брил».