Морские повести

Когда он был здесь в первый раз, на стоянке, стопки документов и книг, синие свертки кальки покрывали поверхность стола. Теперь все было убрано по-штормовому, лишь под толстым настольным стеклом темнело несколько фотографий.

— Я тогда спросил вас про Ольгу Петровну, — отрывисто сказал Ларионов. Это было так же неожиданно, как при первом разговоре. Калугин молча ждал. — Как ей там живется у вас? — Капитан-лейтенант взглянул на Калугина и снова зашагал по каюте. — Конечно, неуместный вопрос, но когда я узнал, что вы работаете вместе с ней… Так давно не видел ее… Как она выглядит, с вашей точки зрения? У нее, знаете ли, не крепкое здоровье, а работа машинистки… всегда сидеть согнувшись… До войны ей не приходилось служить. А теперь, я слышал, уходит домой очень поздно…

Оборвав фразу так же внезапно, как начал, капитан-лейтенант стал старательно вставлять новую сигарету в мундштук.

— Да, она работает много, не считается со временем, — сказал Калугин, и в памяти встал образ молодой молчаливой женщины, склонившейся над пишущей машинкой. — Но у нее подчас такой грустный, сосредоточенный вид. Товарищи говорили: ни разу не удалось убедить ее пойти в Дом флота, хотя раньше она очень любила танцевать.

— Да, — сказал Ларионов, ловивший каждое его слово с напряженным вниманием, даже слегка наклонившись вперед. — Раньше она любила танцевать. Она превосходно танцует…

Он снова резко оборвал:

— Вы случайно не знаете: Ольга Петровна не намеревается эвакуироваться в тыл? Женщинам сейчас здесь трудновато… особенно во время тревог…

— Нет, не знаю, — сказал Калугин.

Капитан-лейтенант молчал, застыв в выжидательной позе.

— К сожалению, затрудняюсь рассказать вам о ней что-либо еще. Я в этой редакции совсем недавно… — Калугин не смог побороть невольно возникшего вопроса: — Но если, товарищ капитан-лейтенант, вы так тревожитесь… Разве сами совсем не видаетесь с ней? «Громовой» часто стоит в базе.

— Мне кажется, ей было бы тяжело видеть меня, — тихо, через силу, сказал Ларионов.

Он порывисто допил чай, убрал стаканы в шкафчик, вновь зашагал по каюте. Его всегда спокойно-сосредоточенное лицо будто приобретало новые очертания. Будто новый, страстный, темпераментный облик проступал сквозь прежнюю оболочку.

— Кстати есть просьба. Завтра будем на суше. Когда в редакции увидитесь с ней, прошу не упоминать обо мне. Ни слова не говорить обо мне, о моих вопросах. Очень обяжете! — попрежнему отрывисто продолжал Ларионов.

— Есть ничего не говорить о вас, — произнес удивленно Калугин.

— Этот чортов чай развязал мне язык. — Ларионов улыбнулся, нахмурился, провел ладонью по гладко выбритым щекам. — Когда не спишь четвертые сутки… А мне очень хотелось расспросить о ней… Я прошу вас потому, что у некоторых журналистов — вы извините — очень длинные языки. Раз в жизни я говорил с одним корреспондентом и потом прочитал такое… С тех пор опасаюсь журналистов… Извините…

— Уверяю вас, товарищ капитан-лейтенант, вы мало знаете наших журналистов, — резко сказал Калугин. Но тотчас сдержался, дружески улыбнулся хозяину. — Если вам не повезло в этом отношении, едва ли следует обобщать…

— Не сердитесь, — Ларионов дружески положил ему на плечо руку.

Совсем вплотную смотрели на Калугина светлоголубые, яркие, но очень усталые, обведенные воспаленными веками глаза.

Он постоял так несколько мгновений и отошел, сел в кресло перед столом.

— Лучше скажите, вам ничего не рассказывали обо мне? Вы знаете историю подводной лодки «Пятьсот три»?

— Лодки «Пятьсот три»? Нет, не знаю.

— Да, вы ведь, кажется, недавно на флоте?

— Я был корреспондентом на сухопутье. Совсем недавно пришел на корабли.

— Ясно, — сказал Ларионов. Он задумался, нахмурился, взял новую сигарету. — Ну, неважно, это не меняет дела… Дело в том, что я был помощником командира лодки «Пятьсот три», а Ольга Петровна — жена бывшего командира лодки.

Он говорил по-обычному размеренно и негромко, как о совсем незначительных вещах, но, уже присмотревшись к этому человеку, Калугин понимал, как волнуется капитан-лейтенант. Сделав одну глубокую затяжку, Ларионов притушил сигарету об извилину китового уха, смял сигарету, стал тщательно выбирать другую.

— Дело в том… — прежним бесстрастным тоном сказал Ларионов. — Бывший командир лодки Борис Крылов погиб в боевой операции в первые дни войны. Он был лучшим моим другом… так же, как его жена Оля. И случилось так, что она считает меня виновником гибели Бориса.

Он помолчал, дымя сигаретой.

— Оля не спит по ночам, — с болью в голосе сказал Ларионов, — уже много месяцев… Мне говорили… Я сам видел ночью щелки света в ее окне… Она до сих пор дожидается мужа…

Облокотясь на стол, несколько секунд он просидел неподвижно.

— Если не скучно, расскажу вам эту историю, так сказать, для ясности картины.

Он выдвинул ящик стола и протянул Калугину фотокарточку кабинетного формата.

Два морских офицера и женщина между ними глядели с глянцевой глади. Моряки, улыбаясь, сидели на стульях, женщина, стоя сзади, положила им руки на плечи.