Морские повести

Как-то сам собой возник этот рассказ о наших могущественных стройках, о частичке того, что видел и описывал во время корреспондентских поездок. Сейчас эти воспоминания наполнялись каким-то особым, волнующим смыслом — в трудные дни Отечественной войны, на корабле, идущем в бой, в океан, за Полярным кругом.

И Родина, огромная, многонациональная, в радужном блеске свободного творческого труда возникла перед глазами моряков, и еще большую боевую ярость поднимала мысль, что враг рвется к этим богатствам, к этим плодам народного труда, топчет, оскверняет родную русскую землю…

Снаружи клочья тумана летели над бесконечной пустыней. Вновь бурая туча надвинулась с норда, обдала тяжелым, режущим лица снегом, и опять замерцал вокруг неяркий свет полярного утра.

Стоя у своего аппарата, Филиппов закрыл на мгновение слезящиеся от напряжения глаза. Уже давно «Громовой» уменьшил ход. С мостика был приказ: еще внимательней следить за горизонтом. Лейтенант Лужков, пройдя по торпедным аппаратам, объяснил, что корабль ходит в точке рандеву; уже давно должны бы быть в видимости английские корабли.

Смахивая снег с обледенелых чехлов, краснофлотец Тараскин сверкнул белозубой улыбкой.

— Очень здорово у вас в рифму получается, товарищ старшина! Год буду думать — не придумаю такой рифмы.

Филиппов промолчал. Конечно, приятно, что с тех пор как в радиогазете прозвучали его стихи, корабельные друзья с особой значительностью поглядывают на него, поздравляют с успехом. Еще приятнее, что стихи приняты во флотскую газету, будут напечатаны в одном из ближайших номеров, как сказал капитан Калугин. Но старшина знал: Тараскин ничего не любит говорить зря. И сейчас, верно, хвалит его не без задней мысли.

— «Душа моя сраженью будет рада!» В самую точку попали, товарищ старшина!

— Дипломатия из тебя, Александр, так и прет! — нахмурился Филиппов. — Ну, выкладывай, что у тебя на уме. Опять насчет рекомендации?

Тараскин заволновался, вскинул на Филиппова просительные глаза.

— Комсомольцев Сергеева и Мичурина приняли нынче постановлением партбюро. Если рекомендовать не можете, товарищ старшина, посодействовали бы как агитатор.

— Сказано вам: стаж у меня не вышел, не имею права рекомендовать. А имел бы право… — с подчеркнутым вниманием Филиппов всматривался в снеговые полосы на горизонте, — имел бы право, тоже еще подумал бы. Вам в политзанятиях подтянуться нужно. Ишь, ляпнули лейтенанту, что Гибралтар — столица Португалии. Нужно же придумать!

Тараскин был самым молодым на аппарате, по третьему году службы. Почти с отеческим упреком Филиппов глянул в его опухшее от ветра лицо. Но Тараскин не сдавался.

— Ну и ляпнул! В бой идем, а о такой малости вспоминать будем! Разрешите, товарищ старшина, я тогда у самого командира счастья попытаю. Он матросу не откажет. Вот выйдет из машины…

Только что, миновав люк котельного отделения, пройдя мимо аппарата, капитан-лейтенант спустился к турбинистам. Прошел туда, конечно, ненадолго, прямо с мостика, в своем меховом костюме…

В турбинном отделении тесные переходы ярко освещены белым блеском электроламп. Напряженным жаром пышут кожухи мощных турбин; этот жар убивает веющую от вентиляторов прохладу.

Несущим вахту здесь, глубоко под верхней палубой, впору бы скинуть спецовки, работать, оголившись до пояса.

Но скинуть спецовки нельзя: машинистов-турбинистов плотно обступили округлые жаркие кожухи, выключатели, телефоны, насосы, диски контрольных приборов. Во время качки может прижать к горячему кожуху, опалить обнаженное тело.

— Жарковато, други! — крикнул Глущенко, стоящий на уплотнении главных турбин, и холщевым рукавом вытер отлакированное по́том лицо. — И на курорт ехать не нужно. Вылезешь наверх — север, к нам спустишься — на сто процентов юг!

Старшина Максаков молча смахнул пот с поросшего белокурой бородкой лица. Был занят собственными мыслями, зорко следя за циферблатами тахометров, за черными стрелками машинного телеграфа. Думал о том же, о чем в этом походе думал не один моряк «Громового».

Идет не обычный, а особо рискованный поход. По кораблю передавали: фашистский рейдер пиратствует в океане, уже потопил встречный норвежский транспорт. Начнется погоня за рейдером — каждый должен отдать все для победы. Вот время осуществить давнюю мечту!

Он нащупал в кармане сложенную бумажку. Еще с вечера принялся составлять заявление — тщательно и взволнованно. Хотел закончить перед вахтой, но не успел, решил не дописывать наспех, тем более что нехватало одной рекомендации… И теперь все время чувствовал заявление с собой — следя за тахометрами, за давлением масла, стоя в потоках сухого жара, пышущего от турбин.

«Сочтут ли достойным? — размышлял старшина. — Одной рекомендации нехватает… Конечно, своя, родная партия. Мичман Куликов намекал: чудно́, дескать, что до сих пор не подал заявления… Да ведь невидная наша работа… Вот зенитчики, комендоры — они в упор бьют врага… А тут стой, крути маховик, как в заводском цеху… Правда, та статейка о Никитине — ее и к нам отнести можно…»