Морские повести

Командир пятой боевой части — смуглый, веселый гигант Тоидзе — сразу понял его ощущения, предложил присылать людей для бесед в каюту Снегирева. Но Калугин отказался. Решил встречаться с моряками запросто, на их боевых постах.

Около световых люков сидели матросы. Они прильнули к толстым горячим стеклам на подветренной стороне. Вскочили на ноги, когда подошел Калугин, приветливо отдали честь.

— Может, присядете с нами, товарищ капитан? Погрейтесь. Вот тут Зайцев речь ведет насчет морской пехоты, — сказал один из матросов. — Сам разведчиком был. А рассказывает — как пишет.

— Так же коряво, — подхватил другой, смуглый и чернобровый, с твердо очерченным ртом. Его веки были обведены полосками въевшейся копоти, отчетливо блестели белки живых глаз с синеватым отливом.

Калугин присел возле люка.

— Ладно, посмотрим, какую ты речь поведешь, — ответил чернобровому Зайцев.

У него было очень круглое, обветренное лицо с небольшим, облупленным, задорно вздернутым носом. Его пухлые губы были приоткрыты, обнажая ряд мелких, ровных зубов. Все это придавало лицу какое-то уютное, домашнее выражение.

Он деликатно присел рядом с Калугиным. Его полушубок был полурасстегнут, виднелся бело-голубой край поношенной, но очень чистой тельняшки.

«Где я его видел? — подумал Калугин. — Да, он стоял внизу, в котельном отделении, у щита контрольных приборов. Котельный машинист Зайцев. Недавно вернулся с сухопутья на корабль».

— Так вот, матросы, в ту ночь вышли мы на двух ботах из Полярного, — приятным, немного певучим голосом начал Зайцев. — Прорабатываем в походе задачу: нужно высадиться у маяка Пикшуев, вывезти зарытые снаряды и пушки. Их наши красноармейцы схоронили, когда отходили, в первые дни войны. А на Пикшуеве — немцы. Понятно?

— Ладно, все понятно. Разворачивайся дальше, — лениво сказал присевший рядом на корточках матрос.

— Шел с нами Людов, капитан. Щупленький такой, в очках, а котелок у него, оказывается, работает неплохо. На море штормит. День переночевали в порту, а к ночи опять вышли. Высаживаемся со шлюпок, чуть нас о камни не побило. Ну, сразу же заняли оборону, в первую очередь уничтожаем связь. Москаленко наш залез на столб, снял провода. Уже внизу мы их на камнях кинжалом перерубили. Ладно. Где же снаряды? Кругом темень, снегопад. Вдруг — стоп. Запеленговали катер, вытащенный на берег, весь снегом засыпанный. В нем, под брезентом, два пушечных ствола, снаряды, запчасти.

— Стало быть, фрицы уже отыскали, приготовились вывозить, — сказал один из слушателей.

— Точно. Перегрузили мы все на бота. В это время неподалеку и лафеты нашли. Как их взять на борт? Тяжелые, нескладные, на шлюпке не переправишь. Тогда капитан Людов, этот природный пехотинец, придумал, к стыду всех моряков: зачалить концами за лафет и отбуксировать на глубину, а там талями выбрать на борт. Так и сделали. Быстро проавралили. Еще не рассвело, как отошли от берега.

— Вот тебе и пехота! — сказал сидевший на корточках.

— А ты что думал? По-боцмански развернулись.

— Смирно! — скомандовал, вскакивая, Зайцев.

Мимо широким, торопливым шагом шел старший помощник командира, широкоплечий, низкорослый Бубекин. Краснофлотец, сидевший на корточках, и другой, прильнувший сбоку к теплому стеклу люка, вскочив, пятились к платформе торпедного аппарата.

— Ну, что за митинг? — спросил старпом, глядя из-под густых, сросшихся на переносице бровей, — Вы почему здесь, Зайцев?

— Скоро на вахту заступать в котельной, — отрапортовал Зайцев сразу ставшим отчетливым по-военному голосом. — А «готовность один» недавно сняли. Вот и задержался на палубе, чем в кубрике киснуть.

— Так! — сказал старпом. Несколько секунд смотрел на Зайцева, потом перевел глаза на второго: — А вы, котельный машинист Никитин? Что вам здесь — парк культуры и отдыха?

— Мне, товарищ старший лейтенант, тоже скоро на вахту заступать, — сказал чернобровый матрос. Он стоял в положении «смирно» и вместе с тем сохранял какую-то изящную непринужденность позы. — Вот вышел проветриться перед котельной.

— Отдыхать перед вахтой нужно, а не проветриваться, — буркнул Бубекин. — Тоже придумал — киснуть в кубрике! — Выставив нижнюю челюсть, снова уперся взглядом в Зайцева. — Вы, Зайцев, известный травило, любого заговорите так, что ему чайка на голову сядет! — Он бросил косой взгляд на матросов у аппарата. — Ну, марш обратно в кубрик, прилягте до обеда!

— Есть прилечь до обеда, — отчеканил Никитин. Калугин заметил, что оба матроса смотрят на Бубекина открытым, добродушным взглядом. — Разрешите итти, товарищ старший лейтенант?

Как будто лишь в этот момент Бубекин увидел Калугина, отошедшего к торпедному аппарату.

— Если товарищ капитан не возражает…

— Не возражаю, — с улыбкой сказал Калугин.

— Не итти, а бежать! — рявкнул старпом. Он смотрел вслед обоим котельным машинистам, бегущим, гремя каблуками, к люку в кубрик. Потом вновь, с подчеркнутой предупредительностью, обернулся к Калугину: — Извиняюсь за вторжение, товарищ корреспондент. Ничего не поделаешь, служба!