Вот и мы с напарником познакомились с израильскими тараканами. Скажу вам честно: таких отвратительных существ в своей жизни я ещё не встречал. Накануне вечером, укладываясь спать, Максим открыл окно. Для чего он это сделал, я так и не понял – толку от него всё равно никакого. На улице тишь да гладь, ни малейшего дуновения ветерка, даже занавеска не колыхнулась. Можно было включить кондиционер, но, как говорит Лёва, прожорливый зверь «мазган» (так кондиционер называется на иврите) употребляет очень много электроэнергии, которая в Израиле стоит баснословных денег. Да и спать всю ночь под ним вредно, так как можно заработать воспаление лёгких. Поэтому включают его здесь ненадолго перед сном, чтобы освежить комнату, но через пять минут от прохлады не остаётся и следа.
Духота в комнате была невыносимой. Елисеев долго не мог уснуть, всё крутился на кровати, то и дело тяжело вздыхая. Его состояние передавалось мне – я тоже не мог заснуть, наблюдая за ним через приоткрытые веки. В конце концов он не выдержал, сел на кровати, взъерошил волосы и обратился ко мне:
– Трисоныч, ты спишь?
Хм, это что ещё за обращение? Если я правильно пониманию, что-то типа отчества. Получается, что моего батьку должны были тоже звать Трисоном. И тогда моё имя звучало бы так: Трисон Трисонович. А если бы ещё фамилия была Трисонов, тогда полное имя было бы Трисонов Трисон Трисонович. Прямо как у людей. Вот тогда ко мне запросто можно было бы обращаться Трисоныч. Как я называю Андрея Максимовича – Максимычем. Но по паспорту я просто Трисон. Тогда при чём здесь отчество? Прости, дорогой читатель, за мысленный каламбур, но это всё Макс виноват, на ходу придумал новую кличку, а мне теперь голову ломай, что она означает.
– У-у, – тихонько ответил я, что, как вы знаете, означает «нет».
– Пошли чего-нибудь хлебнём, – предложил напарник.
В такую духоту от холодненькой водички я уж точно не откажусь. Вообще-то воду я очень люблю. Не зря же Анна Михайловна, мать Максима, называет меня водохлёбом – правда, иногда очень сильно ругается и говорит обидные вещи, когда я неаккуратно пью. Увидит лужу вокруг миски и давай шуметь: «Трисон, ты не собака, а поросёнок. Зачем ты здесь болото развел?»
А я, вот хоть убей, стараюсь лакать аккуратно, но нет-нет да и разбрызгаю капли по полу. Честное слово, не нарочно, просто так получается.
Макс достал из холодильника бутылку воды, отхлебнул глоток и предложил:
– Пойдём немного на улице посидим, что-то не спится мне.
Выйдя из дома, он вылил в мою миску половину бутылки, а сам сел в кресло. Утолив жажду, я облизал усы и пристроился у его ног. Тихая ночь давала иллюзию прохлады, но ненадолго. Напарник одним глотком осушил бутылку с оставшейся водой и поставил её на стол. Поглаживая меня по голове, он вдруг спросил:
– Трисон, скажи честно, тебе понравилась та девушка в Иерусалиме?
– Ав, – ответил я.
Она и правда мне понравилась. Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в женской привлекательности. Для меня красивый человек – это, прежде всего, добрый и отзывчивый человек. На мой взгляд, девушка симпатичная, а самое главное, как я понял, она любит животных – значит, у неё большое и доброе сердце. Для меня это очень важно. Мне теперь жить и работать с Максом: представьте, если он женится на какой-нибудь злобной мегере, которая собак на нюх не переносит, – как потом с ней уживаться?
– Вот и мне понравилась, – вздохнул он. – Только я, осёл такой, телефон у неё не взял и даже имени не спросил. Ты знаешь, увидел её, и теперь она весь вечер не идёт у меня из головы. Со мной такое впервые.
Эх, дорогой мой напарник, ты даже не догадываешься, что это за девушка. Сдаётся мне, судьба неслучайно перепутала ваши чемоданы.
– Хотя, может, зря я заморачиваюсь? Возможно, завтра, а вернее, уже сегодня проснусь и забуду о ней. Ты как думаешь? Ты меня знаешь, я закоренелый холостяк. И девушки рядом со мной надолго не задерживаются, не каждая захочет и сможет жить с полицейским. Им бизнесменов подавай да знаменитостей.
Просто до сих пор тебе попадались не те девушки. Твоя мать много лет прожила с отцом, а он тоже, между прочим, всю сознательную жизнь прослужил в милиции.
– Знаю, ты сейчас подумал, что мне ещё не встретилась достойная женщина, – вздохнул Елисеев, словно прочитав мои мысли. – Да только вот где её найти, ту единственную и неповторимую, которая будет готова терпеть и меня, и мою работу? – спросил он и махнул рукой. – Ладно, как говорят в народе, утро вечера мудренее. Идём спать. Завтра, тьфу ты чёрт, уже сегодня, предстоит много дел.
Если бы вы увидели Максима в тот момент, когда мы вернулись в спальню, вы бы упали со смеху. Заметив на белоснежной простыни двух чёрных тараканов размером с пол-ладони, он застыл на месте, вытаращив глаза, и принялся тыкать пальцем на кровать и мычать что-то нечленораздельное. Теперь смешно вспоминать ту ситуацию, а тогда, глядя на непрошеных гостей, мне было не до веселья. Я хоть и смелый пес, но с такими врагами сражаться не привык. Как вспомню усатых, до сих пор шерсть встаёт дыбом. Бр-р.