«Морские псы» Её Величества

Французы привезли с собою к обеду полдюжины сортов вин и бочоночек виноградной водки. Водка отдавала сивухой, и от неё тут же начинало нестерпимо колоть в висках и гудеть в ушах. Зато вина были отменные! Фёдор думал, что столько оплетённых бутылок — потому, что у каждого французского офицера есть свой излюбленный сорт. Оказывается, вовсе не так. У них, видите ли, принято так: одно вино к закускам, другое — к рыбе, третье — к сыру, четвёртое — к птице, пятое — к сладкому и шестое — к беседе после еды. Для англичан, у которых меню во все дни плавания в открытом море было постоянным: овсянка и солонина жареная — на завтрак, похлёбка и солонина варёная — на обед, солонина и сыр — на ужин, праздником считали, если на стоянке удастся наловить рыбы или кок купит у местных жителей мясную тушу, — это уж было как волшебная сказка из жизни гоблинов!

Зато (Фёдор пошептался со старшим канониром «Сити оф Йорка» — тот пришёлся ему соседом по столу после ухода Паркера) — если только матросы на французских кораблях знают, что едят их офицеры, — нешто можно полагаться на них в бою безоговорочно, как принято в английском флоте? Мало хлопот неприятеля упреждать — так ещё и о матросах думать в бою придётся: как бы не переметнулись к неприятелю!

Пока не перепробовал всего, Фёдор сидел за столом, и Хоукинз показывал «своего московита» гостям, как диковинного зверя какого. Но, налопавшись, и он захотел «подышать свежим воздухом» — то есть поглядеть, как живётся на «чёрных бригантинах» и что там за народ. Его знания французского языка хватало, чтобы кое-как объясняться и чтобы понимать беглую даже речь. И он откланялся.

14

На бригантинах была точно совсем иная страна, с обычаями суровыми, но справедливыми. Море плескалось совсем рядом, не внизу где-то, как на галеонах и фрегатах, а вот тут, если вздумается — можно перегнуться через фальшборт и зачерпнуть.

Сплошной палубы на этих лёгоньких судёнышках не было. На носу площадка, на корме площадка, а между ними проход, как на галерах. И ещё площадочки вроде марсов вокруг мачт. Только и разницы, что марсы высоко, а эти на уровне носовой площадки. И в трюме два «балкона» — галерейки вдоль обоих бортов, с банками для гребцов — а над ними плетёные беседки на пол-ярда ниже края фальшборта, для стрелков из мушкетов, по три на борт. Да, явно тут делали ставку на рукопашную, а не на огонь издали.

На носовой площадке — большой противень с побуревшим от прокаливания песком, на песке — кострище, таган закопчённый, рядом — две сковороды, в ярд каждая. Дощатый, обитый медью бруствер пушек защищает стрелков от пуль, а едоков — от ветра. Французы и английские гости сидят на пятках и ножами зацепляют со сковород мясо по-сарацински: нарезанное кусочками в детский кулачок, замаринованное перед обжаркой. Эти кусочки нанизывают на шпажку поочерёдно с ломтиками сала, кружками лука и американскими «томатлями» — и держат над раскалённой сковородкой или огнём прямо. Очень вкусно! На каждого едока по шпажке. Пили здесь, как и подобает «джентльменам удачи», крепкие трофейные вина: густую рубиновую «малагу» и сладкотерпкий «опорто». То и другое, как показалось Фёдору, чересчур солодкое, зато уж забористое, не как ароматная кислая водичка шевалье д'Аргентюи...

Встретили его тут... Нет, не как долгожданного и родного. Просто как своего. Пришёл — ну и садись. Спросили только о том, какой он нации. Фёдор ответил:

— Я московит.

И подумал, что начнут недоверчиво переспрашивать или открыто сомневаться. Вместо того кто-то заорал:

— Хо-хо! Мужики, наше дело выгорит: уже и московиты с нами! Смерть папистам! Ты какой веры, парень? Протестант или католик?

— Я православный. Считайте, что вроде как грек.

— Ага, схизматик. Ну, всё равно наш человек. Папу не признает. Налейте ему и мяса дайте!

— А хлеб-то у вас есть? — сразу спросил Фёдор, изо всех русских привычек труднее всего отвыкающий от привычки заедать хлебом любую пищу, от каши до фруктов. На офицерском обеде с французами хлеба подали не по-английски — груду ломтей почти российской толщины на большом блюде, а тонюсенькие, почти прозрачные ломтики на блюдечках, по три на каждого. Интересно, что же тут?

— А как же без хлеба? — гордо ответили ему. — Эй, дайте московиту галет!

Дали какие-то твёрдые плитки, толщиною в палец. Фёдор растерянно поглядел на эти непонятные и как будто не очень съедобные квадратики: и это — хлеб?! — и стал вертеть шеей, чтобы увидеть, как это привычные люди едят?

Оказалось — мочат в бульоне. Попробовал. В мочёном, виде похоже на опилки или на траву жёваную. Сухое вкус имеет, но уж больно трудно грызть.

— Что, не нравится? Ну, извини. Есть ещё тёмные сухари, только их неудобно гостю предлагать...

— Удобно. Давайте, если не жалко.

Вся команда «чёрной бригантины» громогласно загоготала: предположение, что тёмных сухарей кому-то может быть жалко, всем показалось необыкновенно остроумным.