Морские рассказы (сборник)

Он сердился. Самолюбие блестящего капитана было уязвлено.

Еще бы!

Сегодня на «Витязе» поставили не с обычной сказочной быстротой, приводившей в изумление моряков, а на сорок секунд позже, и «Витязь» опередил французов только на минуту.

– Прикажите команду во фронт, Василий Леонтьевич.

– Есть!

Через минуту матросы стояли во фронте.

Быстрой и решительной походкой, приподняв голову, подошел Ракитин к средине фронта. Все глаза были устремлены на капитана. В напряженных взглядах матросов была подавленность. Несколько секунд Ракитин молчал, остановив прищуренные серьезные глаза на одном матросе, стоявшем против него. И молодой марсовой еще больше и бессмысленнее выпячивал глаза на капитана.

– Не ожидал от вас, ребята! Подгадили сегодня. Копались! – проговорил капитан строго и торжественно-мрачно.

И матросы словно бы почувствовали себя виноватыми. Лица стали еще напряженнее. Эффект вполне удовлетворил капитана, и он, уж смягчая голос, продолжал:

– Смотри!.. Впредь не осрамитесь и меня не осрамите перед французами. Уверен. Вы ведь у меня молодцы…

– Рады стараться, вашескобродие! – облегченно и весело рявкнули матросы.

Капитан велел разойтись, успокоенный, что «молодцы» не осрамят его и ценят слова капитана.

III

Матросы считали Ракитина по флотской части «молодчагой» командиром.

Обрадованные «отдышкой» после прежнего капитана, типичного «мордобоя», с расточительностью наказывавшего людей линьками, матросы находили, что новый командир хоть и донимает службой и спешкой куда больше «мордобоя», но зато «добёр». Дрался редко и «с рассудком», зря в штрафные не переводил «для всыпки», не очень уважал, чтобы офицеры занимались сильным «боем», и не взыскивал за пьянство на берегу.

Они, почти не знавшие отдыха и работавшие как бешеные, в самом деле поверили, что «подгадили» из-за сорока секунд и мало стараются, чтобы не осрамить капитана и не осрамиться перед «французом».

И старый боцман Терентьич, сам взвинченный словами капитана, возбужденно говорил на баке матросам:

– Ужо постарайтесь, черти! Не осрамите капитана перед французом, дьяволы! Другой по форме вышиб бы всем марсовым зубы, а капитан – молодцы, мол! Небось при «мордобое» лупцевали бы ваши спины, и не была бы у меня цела морда, если бы он распалился за что-нибудь. Еще счастье, что за секунд не взыскивал…

Многие марсовые успокаивали боцмана:

– Не бойся, Терентьич. Постараемся!

– Строг на спешку, а добрым словом…

– Обнадежил, значит… Молодцы, мол.

– И не зудил… Не осрами – и шабаш.

– Покажем, братцы, как закрепим паруса.

– То-то покажем! – подхватили многие голоса.

И громче и возбужденнее прозвучал голос молодого, краснощекого и жизнерадостного марсового Никеева с большими ласковыми черными глазами.

IV

В то же время капитан говорил в своей каюте старшему офицеру:

– Надеюсь, Василий Леонтьич, мы утрем нос французам при уборке парусов. Не подгадим. Прикажете сигару?

– Благодарю. Я папироску… Чем же подгадили, Владимир Николаич? Разве что на сорок секунд позже закрепили. Невелико опоздание.

– Невелико, а могло его не быть, Василий Леонтьич. И не должно быть. У нас команда – молодцы! С ними можно и без порки. Умей только понимать психологию русского матроса. Я, слава богу, знаю его! – самоуверенно произнес Ракитин.

– Золотой народ! – горячо проговорил Василий Леонтьевич. И виновато прибавил: – Иногда и ударишь. Привычка… Но если за дело – не обижаются.

– А все лучше бы господам офицерам полегче. Того и гляди, еще в «Колокол» попадем. Неловко…

Шпилька была направлена в старшего офицера. Он понял, но ничего не сказал.

– Кто это мог сообщить про бывшего командира «Витязя»?.. Читали?

– Читал. А кто сообщил – и не думал.

– Пожалуй, младший механик Носов отличился. Тоже либерал этот сынок старшего писаря! – с презрительным высокомерием проговорил Ракитин. И, поморщившись, продолжал: – В кают-компании он проповедует глупости. Какой-то механик, а тоже! Вы, Василий Леонтьич, не очень-то позволяйте этому механишке. Мы на военном судне. Чтобы он и не думал заниматься обличительной литературой. Живо сплавлю! – прибавил капитан, с каким-то особенным удовольствием подчеркивая о своей власти «сплавить».

Василий Леонтьевич далеко не уважал этого «бесшабашного карьериста», каким считал Ракитина. Он возмущался и его требованиями какой-то сказочной быстроты, и его высокомерием, и хвастовством, что может офицера «сплавить», и самомнением человека, воображающего, что он один сделал «Витязь» таким образцовым судном, и пролазничеством, и нахальством…

«Ишь задается хлыщ! И мне еще ни за что делает выговоры!» – подумал старший офицер. Он вспыхнул и, сдерживая себя суровой школой дисциплины, официально-сухо ответил:

– Андрей Петрович Носов, – нарочно назвал старший офицер механика по имени и отчеству, – не говорил в кают-компании возбудительных речей, за которые я был бы вправе его остановить. А что он говорит в своей каюте или на берегу, до этого мне нет дела. Я старший офицер, а не сыщик-с! И если вам угодно не позволить ему писать, коли Андрей Петрович пишет, то извольте ему приказать или прикажите мне передать ваше приказание.