Морские сапоги

Катер причалил к берегу. Лошадь и белуху вытащили на песок. Машка стояла как вкопанная и прядала ушами. А белуха долго билась на берегу. Рабочие поохали, покричали, а потом все опять принялись за зверя.

Только к самой ночи убрали всю добычу. На этот раз попалось двести восемьдесят штук.

Всю ночь работал завод. К утру больше половины добычи успели разделать, а утром, в шесть часов, завод закричал тонким гудком, и Васька проснулся.

— Папка, тону, — прошептал он спросонья, но сообразил, что уже не тонет, и, увидев отца, который за столом пил чай, спросил: — Папка, а Машка утонула?

— Все живы, и Машка жива, — ответил отец.

БУТЫЛКА С «КРАСНОГО ЯКУТА»

Китобойная флотилия, продвигаясь на северо-запад, шла во Владивосток. Позади остались просторы Тихого океана, узкая дорожка Панамского канала, бурная Атлантика. Двадцать пять тысяч пройденных миль лежали за кормой, а впереди, совсем уже недалеко, ждали моряков родные берега.

Флотилия шла строем: впереди «Камчадал» — огромный пароход-завод, за ним, как утята за уткой, три маленьких китобойца.

От восхода до заката в наблюдательных бочках, на мачтах китобойцев, стояли самые глазастые моряки. Они внимательно оглядывали невысокие волны, стараясь отыскать фонтаны китов, но океан, зеленый, как раствор купороса, давно уже не радовал глаз китобоев. От горизонта до горизонта расстилался он однообразной пустыней. В этот день так ничего и не увидели…

С утра влажная духота стояла над океаном. Тропическое солнце жгло нещадно. На палубе доски лопались от жары, пузырями вздувалась краска. Днем мало кто по своей охоте оставался на палубе, зато, едва зашло солнце, вытащив из кают тюфяки, матросы, кочегары, мясники и салотопы устроили на палубе парохода сплошную ночлежку. Жарко было и тут. Но тут хоть иногда пролетал над головами людей короткий порыв ветерка, и люди вздыхали с облегчением.

Ночь стояла тихая и темная. За кормой в легком тумане светились огоньки китобойцев. Все шло как надо, по-хорошему… И вдруг страшный взрыв, раздавшийся где-то на корме, разбудил команду «Камчадала».

Спросонья люди не знали, за что приниматься. Одни с тюфяками в руках торопились в каюты, другие тащили добро на палубу. Одни спешили на корму, другие бежали на нос. Цепляясь босыми ногами за снасти, люди падали, налетали в темноте друг на друга…

— Крюйт-камера взорвалась! Котел рвануло! На старую мину напоролись!

Эти новости, неизвестно откуда рождавшиеся, мгновенно облетали все судно и сейчас же умирали, уступив место другим.

Что случилось на самом деле, никто не знал, и многие невольно ждали, что вот-вот раздастся еще взрыв.

Среди прочих был на «Камчадале» матрос, по фамилии Убейволк, а по прозвищу Задерикоза. Он первым оказался возле спасательной шлюпки, сорвал брезент и, свесившись со шлюпочной палубы, завопил не своим голосом:

— Ребята, шлюпки спускай!

Второй раз крикнуть ему не пришлось. Рядом с Задерикозой откуда-то из темноты появился капитан. Он сложил руки рупором и голосом, привыкшим отдавать команду, властно крикнул:

— Не было тревоги! Прекратить панику!

Этот окрик, как холодный душ, подействовал на встревоженных людей. Сразу стихло на палубе и стало слышно, как бултыхает винт за кормой и пыхтит в глубине парохода машина.

Кто-то догадался включить освещение. Вспыхнули лампы. Яркий свет залил палубу, осветил скомканные белые простыни, как снег лежавшие на палубе, сбитые полосатые тюфяки, полураздетых людей, смущенно поглядывающих друг на друга.

Потом открылась машинная дверь, и старший механик, длинный, чуть сгорбленный, весь потный от жары, с руганью вышел на палубу.

— Немцы хитрецы, — закричал он, отыскав глазами капитана, — луну, говорят, придумали, а порядочного баллона сделать не могут! Вон, понюхайте, аромат какой.

В то же мгновение все, кто был наверху, ясно ощутили резкий запах нашатырного спирта. Он быстро расплывался над палубой. И сразу все стало ясно: взорвался большой баллон с аммиаком в холодильной камере.

Холодильник ставили в Германии, по дороге, и теперь механик ругал немцев.

Ночная тревога, поднявшая на ноги экипаж, оказалась сущим пустяком. Люди, успокоившиеся и немножко сконфуженные, отыскивали свои тюфяки и не спеша укладывались досыпать ночь. Со шлюпочной палубы, воровато озираясь, спускался Задерикоза.

— Шлюпки-то будем готовить или подождем? — спросил боцман, встретившись с матросом на трапе.

Внизу расхохотались. Но Задерикоза будто и не заметил шутки.

— Шлюпки — это первое дело, — важно сказал он. — У меня тоже был случай: налетели мы на мину. И вот как у нас — паника, капитан струсил, голову потерял. Пробоина — что твои ворота, судно тонет. Так бы и пошли рыб кормить. Да спасибо, я не растерялся: сразу к шлюпкам, распорядился как следует, по порядочку. Вот тем только и спаслись.

Задерикоза врал до рассвета. А утром прямо из океана поднялось жаркое солнце, и тысячи веселых зайчиков забегали по бортам, по надстройкам, по мачтам. О ночной тревоге скоро забыли, но прошел еще день, и пришлось вспомнить о ней.