В-четвертых, язык является, как правило, определяющим признаком этноса, но он же — наименее стойкий признак. Для его исчезновения не требуется растворять членов этноса в среде более многочисленных носителей иного языка. Для этого нужно лишь изменение политической системы с заменой государственного языка. И тогда новый язык начинает теснить старый в политической, экономической и культурной сферах первоначально в городах, природа которых во все времена полиэтнична, а средством общения в них служит государственный язык, а затем и в ближайших сельских округах. Это позволяет отойти от традиционного для русской истории положения о славянской колонизации севера Восточной Европы, вносящего в него наибольшее число сомнительных элементов.
В-пятых, вульгарно-классовый подход к истокам государственности, царящий в истории Древней Руси, не оставляет места всемирно-историческим предпосылкам ее возникновения, тогда как Древнерусское государство было результатом крупномасштабных политических и экономических международных процессов.
На этой основе была разработана новая теория прибалтийско-финского происхождения Древней Руси. Это именно теория, поскольку в отличие от норманнской и славянской теорий достаточно определенно демонстрирует свою работоспособность, не нуждаясь в натяжках, как две указанные.
Ее суть заключается в том, что во второй половине VIII в. сложившаяся в Европе, Северной Африке, на Ближнем и Среднем Востоке политическая и торгово-экономическая ситуация привела к резкому возрастанию роли торговых коммуникаций, проходивших по речным системам Восточной Европы. По этим магистралям из Средней Азии и Ближнего Востока поступало в Европу остродефицитное серебро и традиционные восточные товары в обмен на рейнские ремесленные изделия, североевропейское железо и олово, меха и рабов.
Протяженность торговых путей и масштабы посреднической торговли были такими, что в Восточной Европе за короткий срок усилились два старых крупных государства (Русь и Хазария) и возникло новое — отпочковавшийся от Хазарии Булгар, куда шли прямые караванные пути из Хивы. Между ними развернулась борьба за увеличение доли барышей, приносимых транзитной торговлей. Она определяла всю политику в регионе на протяжении двух с лишним столетий.
На севере Восточной Европы располагался сплошной массив прибалтийско-финских народов, имевших длительную историю политического взаимодействия. Южная граница их расселения проходила приблизительно по территориям нынешних Латвии, Псковской, Смоленской, Московской, восточная — Костромской, Вологодской и Архангельской областей. В IX в. в регионе создалась ситуация, позволившая сконцентрировать власть в руках одного из сыновей кагана Руси по имени Рюрик. Согласно Иоакимовой летописи и некоторым другим источникам, эта власть Рюрику досталась по завещанию верховного правителя словен, веси, кривичей и чуди Гостомысла; по "Повести временных лет" и ряду других документов, Рюрик был приглашен названными народами на княжение. Как бы то ни было, власть досталась представителю династии, правившей в сильнейшем регионе государства.
Русь, она же Биармия и Гарда, столичной своей частью располагавшаяся в Западном Приладожье, занимала ключевое положение на торговых путях. Отсюда начинались континентальные водные пути со стороны Балтики. Это обстоятельство определяло то, что экономической основой Руси являлась международная посредническая торговля. Отсюда и ее устремленность к контролю над торговыми путями, проявившаяся в том, что еще до Рюрика варяги подчинили себе народы, проживавшие южнее, но через некоторое время были изгнаны, как об этом сообщает "Повесть временных лет".
После установления власти Рюрика русское купечество получило желаемые преимущества на огромной территории.
В заключение же отметим, что предложенная здесь концепция не по всем положениям нова. Так, прибалтийско-финскую природу Руси предполагал еще в первой половине XVIII в. Татищев. Этот выдающийся человек, своего времени, проявивший себя как историк, географ, философ, экономист и государственный деятель, является в русской истории личностью не менее масштабной, чем М. В. Ломоносов. Но, к сожалению, Татищев-историк мало известен даже специалистам, у которых он сегодня, по выражению одного из крупнейших наших историков, "не котируется". Получилось так, что русская историческая наука, основоположником которой был В. Н. Татищев, ушла от него настолько далеко и не "в ту сторону", что автор этих строк, считающий себя в определенной степени последователем Татищева, имеет большие шансы еще в течение длительного времени оставаться в единственном числе" [48, с. 135, 136,139–144, 149–152].