Морские тайны

— Пожалуй, вы правы, Николаевич. — И это тоже было необычным для него. — Признаюсь честно, я действительно озадачен и даже слегка растерян. Никак не могу понять, что же произошло на проклятой шхуне. И это меня бесит. Вот и отделался подвернувшейся сказочкой. Ведь если вдуматься, этот наш конкурс вовсе не был только забавой, развлечением, — добавил он. — Он заставляет задуматься о весьма серьезных вещах, я бы даже сказал — о философских проблемах: о трудностях человеческого познания. Вот загадка — и, оказывается, она допускает несколько одинаково достоверных и убедительных гипотез для своего объяснения. Какую из них выбрать? Сколько раз приходится сталкиваться с такой мучительной проблемой каждому исследователю. Ведь любое научное исследование — в сущности детектив. И ученому приходится вести настоящее расследование, чтобы докопаться до истины. Конечно, все гипотезы в данном случае кажутся одинаково достоверными потому, что мы многого не знаем. Справедливой окажется лишь одна — и скорее всего какая-то совсем новая, другая гипотеза, о ней мы даже не подозреваем. Но чтобы найти её, надо провести дополнительные, уточняющие исследования. А нередко, как и в этой истории с «Лолитой», у нас попросту нет такой возможности. И никакой эксперимент не проведешь для проверки гипотез. Как же установить истину? А настоящему ученому задача эта уже не дает покоя, ноет как незаживающая рана, как заноза в душе. Для меня это уже не забава, Николаевич.

Потом он задумчиво сказал:

— Помните, мы философствовали вчера об отважных моряках, так же, как и во времена Магеллана и древних греков, странствующих на своих утлых доу — «одинокие в ночном море»? Так вот, есть у них ещё одна поучительная пословица.

— Какая?

— «Нет чертей, кроме тех, которые выдуманы».

— Вы хотите сказать, загадка «Лолиты» гораздо проще тех занимательных историй, что мы услышали?

— Вероятно.

— И вы в самом деле не можете всерьез, а не ради оригинальности даже предположить, что же на ней произошло?

— Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем, — вздохнул он.

Насколько я его знаю, Сергей Сергеевич, хотя и любит немножко похвастать своей эрудицией, действительно много знает, умеет хорошо мыслить и ошибается редко. Но, как показали дальнейшие события, на сей раз он, к счастью, ошибся…

На следующий день, около полудня, мы увидели спешивший нам навстречу небольшой буксирный катер. На его носу красовалось горделивое название «Посейдон».

«Богатырь» остановился, «бог морей» тоже лег в дрейф. С него спустили шлюпку, и через несколько минут к нам на борт поднялись двое гостей: щеголеватый молодой негр в капитанской фуражке, в ослепительно белой нейлоновой рубашке и при галстуке, несмотря на жару, и рыжеватый высокий человек, представившийся:

— Комиссар Мегрэ.

Мы вытаращили глаза.

Он расхохотался, довольный нашим изумлением, и сказал:

— О нет, не пугайтесь, господа. Я пошутил. Я всего-навсего Гастон Рузе, инспектор морской полиции.

Секонд со смехом перевел его слова.

Был инспектор молод, в шортах и пестрой рубашке навыпуск, весел и говорлив и решительно ничем не напоминал детективов, какими их изображают в романах. Он поминутно острил и сам первый заливался хохотом, сдвинув на самый затылок пробковый тропический шлем и выставив рыжий непокорный чуб, с ходу рассказал парочку весьма фривольных анекдотов. Володя едва успевал их переводить, краснея и давясь от смеха.

Осматривать шхуну Гастон Рузе решительно отказался.

— О, у меня окажется достаточно времени её осмотреть и облазить с лупой всю палубу, как полагается детективам в романах, пока мы будем шлепать в Папеэте, — беззаботно отмахнулся он.

Володя с улыбкой переводил его слова:

— Я уединюсь на шхуне, и никто не станет мне мешать ни осматривать её, ни ломать голову над кошмарной загадкой. К тому же в капитанской каюте наверняка найдется хоть одна бутылка рома, верно? Надо будет проверить, не отравлен ли он. А принятый в должном количестве, этот напиток помогает разрешать самые запутанные загадки.

Капитан-негр отправился с визитом к Аркадию Платоновичу, а инспектор, Волошин и секонд прошли в курительный салон, где было прохладно от кондиционеров. Я присоединился к ним. Тут мы угостили гостя армянским коньячком, выданным строгим начпродом по специальному разрешению капитана, и кофейком и вручили ему два экземпляра акта осмотра шхуны: первый, украшенный нашими подписями и судовой печатью, и его перевод на французский язык, приготовленный Володей.

Инспектор просмотрел акт весьма бегло, явно больше из вежливости, и отложил в сторону, с удовольствием смакуя коньячок. Только на одном месте он задержался, задумался и даже перечитал этот кусок снова. Но что привлекло его внимание, он не сказал, а спрашивать было неудобно.

— Как, по-вашему, мосье Рузе, что же с ними могло произойти, с экипажем шхуны? — все-таки не выдержал я.

Секонд перевел мой вопрос и ответ инспектора: