— Да. Два года назад Костя обратился в похоронное бюро и сделал странный, на первый взгляд, заказ: надгробную плиту из черного мрамора с надписью...
Глава 9
Моему младшему брату
1
...Граф не ел двое суток. Словно подхлестываемый криками: «Беги, Граф, беги!», он выполнял эту команду. И часто оглядывался в надежде увидеть позади знакомые лица. И они действительно миражами проплывали перед его темно-коричневыми глазами и исчезали, лопались кровавыми пузырями, а вместо них вставали когда откровенно равнодушные, а когда испуганные люди — кто-то старался не замечать его, кто-то откровенно боялся.
Графа мелко трясло — и от усталости, и от пережитого несколькими минутами раньше. Перебегая широкое и перегруженное в этот час шоссе, он заметался на осевой линии. Слева и справа от него, сигналя, надсадно визжа тормозами, останавливались и продолжали свой путь десятки машин. Граф запаниковал — впервые в своей жизни. Он буквально на своей шкуре познал, что такое настоящий животный страх. Он чувствовал себя волком, попавшим в засаду, взятым вооруженными до зубов охотниками в плотное кольцо; вот-вот раздастся из приоткрытого окна машины выстрел. А за ним другой. Еще и еще. Вот из этой машины, дверца которой, как казалось Графу, медленно, с тягучим скрипом открылась. Он даже осел на задние лапы. Но в тот же момент сделал длинный прыжок вдоль машины и снова понесся по осевой. И его на самом деле подстегивал, как вожжами по впалым бокам, крик водителя:
— Стой! Стой, дурачок!
Стоять? Он знал эту команду, мог остановиться как вкопанный. Однако сейчас останавливаться нельзя. Только вперед. И осматриваться по сторонам, выискивая удобный момент для очередного опасного маневра. Сейчас? Да, подходящий момент. Граф круто свернул в десятке метров перед резко затормозившей машиной. И встал как вкопанный — на границе второй и третьей полос автодороги. «Беги, беги!» — просигналил ему другой водитель, сбрасывая скорость на своих «Жигулях»; а его пассажир подавал знаки через опущенное стекло водителю автобуса, который следовал по крайней правой полосе: «Тормози! Тормози!»
Ну пора. Граф, поджав хвост и стелясь над асфальтом, ушел из опасной зоны. Скакнув на бордюр, оглянулся и увидел довольные лица водителей. Опасная у них работа, как и у Графа. Он десятки раз видел такие лица. На них было написано то, что он наблюдал сейчас, сделав временную передышку: облегчение. И оно порой сменялось восторгом, дружескими шлепками по его сильной спине, благодарным почесыванием за ушами и врезавшимися в память словами: «Молодец, Граф, молодец! Умная псина!»
Гудящее шоссе осталось позади. Граф, по-прежнему часто озираясь и высунув ярко-алый язык, углубился во дворы. Там было тихо. Но так же, как на шоссе, опасно. Точнее, тревожно. Вот женщина при виде громадной немецкой овчарки, свободно бегающей по двору, схватила на руки малыша и злобно, топнув ногой на «немца», прошипела:
— Пошел! Пошел вон отсюда!
Сзади в Графа полетел камень. Пес обернулся, на сей раз не поджав хвост. Его умные печальные глаза, подернутые тоской по хозяину, встретились с озлобленным взглядом человека, в очередной раз нагнувшегося над кучей щебня. Догадывался ли Граф о том, что своим взглядом, чуть склоненной набок головой и гордой осанкой одержал верх над этим агрессивным человеком?.. Но он, не меняя позы, продолжал смотреть на него до тех пор, пока камень из его руки не полетел в сторону.
«Немец» повернул голову на тонкий голосок, снова увидел малыша на руках женщины.
— Сябака! Сябака!
И Граф, словно отдавая честь этому маленькому человеку, который не знал и долго еще не узнает, что такое злоба, зависть, ненависть, сел на задние лапы и некоторое время не сводил с него глаз. Потом пошел своей дорогой. Дорогой, которую он не знал.
Он поравнялся с магазином, откуда доносился призывный мясной запах. Наверное, призывный — сейчас Графа еда волновала меньше всего; когда его донимала жажда, он останавливался у луж и лакал воду, поднимая со дна зелено-черную муть. Возле магазина, привязанная к дереву, на задних лапах сидела маленькая собачонка. Она бросила беспокойный взгляд на овчарку и, засеменив на месте передними лапками, тихонько, в нос, заскулила. Потом радостно взвизгнула, до отказа натянув поводок.
И было от чего: из магазина вышел ее хозяин.
Он, отвязав свою любимицу и взяв поводок в руки, назидательно, однако и без зависти сказал ей:
— Видишь, какой породистый? Медалист!