Морские звезды

В этот раз все было иначе. Началось все, конечно, как обычно — сканы, образцы, избиения — но потом его вывели из строя, вымыли и поместили в боковую комнату. Двое охранников усадили Джерри за стол напротив приземистого унылого человечка с коричневыми бородавками по всему лицу.

— Привет, Джерри, — поздоровался он, притворяясь, что не заметил ран Фишера. — Я — доктор Скэнлон.

— Вы — психиатр.

— На самом деле я, скорее, механик. — Он улыбнулся, чопорно, скупо, словно говоря: «Я сейчас сказал нечто очень умное, но ты, скорее всего, слишком тупой, чтобы понять шутку».

Фишеру Скэнлон сразу не понравился.

Но типы, подобные ему, раньше всегда оказывались полезными со всей их болтовней о «компетенции» и «уголовной ответственности». Фишер уже давно понял: вопрос не в том, что ты делаешь, а почему. Если совершаешь преступления, потому что ты злой, тогда у тебя серьезные неприятности. А если делаешь то же самое из-за болезни, тогда доктора тебя прикрывают. Иногда. Джерри научился быть больным.

Скэнлон вытащил из нагрудного кармана повязку на голову.

— Мне бы хотелось немного с тобой поговорить, Джерри. Ты не возражаешь, если мы наденем на тебя вот это?

Изнутри ленту усеивали сенсорные датчики. Они холодили лоб. Фишер осмотрел комнату, но никаких мониторов или устройств не обнаружил.

— Прекрасно. — Психиатр кивнул охранникам, подождал, пока те выйдут, и заговорил снова: — А ты странный, Джерри Фишер. Мы на таких нечасто наталкиваемся.

— Другие доктора говорят иное.

— Да? И что же?

— Они говорят, мой случай совершенно типичен. Говорят, что многие, обвиняющиеся по сто пятьдесят первой, используют логические обоснования, подобные моим.

Скэнлон наклонился вперед:

— А знаешь, это чистая правда. Просто классические фразы: «Я учил ее справляться с пробуждающейся сексуальностью, доктор». «Это работа родителей — воспитывать своих детей, доктор». «Им и школа не нравится, но все это для их же блага».

— Я никогда не говорил ничего подобного. У меня даже детей нет.

— Именно. Но смысл в том, что педофилы часто заявляют, будто действуют исключительно в интересах детей. Они превращают сексуальное домогательство в акт альтруизма, если ты меня понимаешь.

— Это не домогательство. Это то, что ты делаешь, когда действительно кого-то любишь.

Скэнлон откинулся на спинку кресла и какое-то время молча изучал Фишера.

— Вот это интересно в тебе, Джерри.

— Что?

— Каждый использует эти фразы. А ты единственный, кто в них действительно верит.

В конце концов они сказали, что позаботятся об обвинениях. Он понимал, что этим, разумеется, дело не закончится; они заставят его записаться добровольцем в какой-нибудь эксперимент, или стать донором органов, или согласиться на добровольную кастрацию.

Но фокус оказался в том, что ничего подобного не произошло. Он не мог поверить своим ушам.

Ему хотели предложить работу.

— Считай это трудом на общественных началах, — объяснил Скэнлон. — Возмещением ущерба обществу. Большую часть времени ты будешь проводить под водой, но с хорошей экипировкой.

— Где под водой?

— Источник Чэннера. Где-то в сорока километрах к северу от Осевого вулкана, на рифте Хуан де Фука. Ты знаешь, где это находится, Джерри?

— Надолго?

— Минимум на один год. Сможешь продлить срок, если захочешь.

Фишер не мог представить себе причину, по которой он бы стал это делать, но сейчас это не имело значения. Если сразу не согласиться на сделку, то ему в голову посадят управленца на всю оставшуюся жизнь. Которая, если подумать, окажется совсем недолгой.

— Один год, — сказал он. — Под водой.

Психиатр похлопал его по руке:

— У тебя есть время, Джерри. Соберись с мыслями. Сегодня ничего решать не надо.

«Давай, — настаивала Тень. — Давай, сделай это, а то они взрежут тебя, и ты изменишься…»

Но Фишер не любил принимать решения впопыхах.

— Так что я буду делать этот год под водой?

Скэнлон показал ему видео.

— Господи, — пробормотал Джерри. — Я ничего такого не умею.

— Не проблема, — улыбнулся доктор. — Научишься.

И он научился.

Пока Джерри спал, происходило многое. Каждую ночь ему делали инъекцию, которая, по словам психиатра, помогала ему учиться. После этого машина, стоящая рядом с кроватью, скармливала ему сны. Фишеру никогда не удавалось вспомнить их в подробностях, но что-то застревало в памяти, так как каждое утро он садился у консоли с учителем — настоящим человеком, не программой, — и все тексты, диаграммы казались ему странно знакомыми. Словно многие годы назад он знал о них и только недавно забыл. Теперь же вспомнил все: тектонические плиты и зоны подвига[15], принцип Архимеда, термальная проводимость двухпроцентного гидрокса. Альдостерон.[16]

Аллопластика.[17]

Он помнил свое левое легкое, когда то удалили, и технические спецификации машин, имплантированных на его место.

По вечерам они подводили провода к телу Фишера и пронизывали поперечнополосатые мышцы низкочастотным током. Теперь он начал понимать, что же происходит; существовал термин «индуцированные изометрические упражнения»[18], и его значение пришло к нему во сне.

Через неделю после операции он проснулся в лихорадке.