Морское кладбище

В атриуме надолго воцарилась тишина.

Сашу будто огрели молотком по затылку. Голова пошла кругом.

Черт побери, думала она, с какой стати из-за этого известия я чувствую себя виноватой? Ну, то есть виноватой не в юридическом смысле слова, а в моральном. Уму непостижимо. Просто очень странно. Включить кого-то в завещание или, наоборот, обойти наследством – это хотя бы логическое следствие ненависти или любви.

Но забрать завещание и покончить с собой?

Что-то здесь не так. И она не могла отделаться от ощущения, будто это связано с неким высказыванием, которое она обронила в разговоре с бабушкой.

– Но почему? – спросил Сверре.

– Не знаю. Может быть, она вообще не хотела наследования по завещанию, – сказал Улав. – Иначе зачем было его изымать?

– Что это означает юридически? – продолжил сын.

Сири встала. На протяжении нескольких поколений ее семья была юридическим представителем Фалков. Улав не очень-то доверял посторонним. А у Сири с родословной все в порядке, к тому же она замечательный юрист и, прежде чем Улав переманил ее в САГА, успела стать компаньоном в одной из ведущих фирм.

– Если наследодатель не составил заверенного завещания, право наследовать переходит к наследникам по прямой, в данном случае к Улаву. Покуда мы исходим из предположения, что Вера составила завещание, но оно не найдено. Чтобы понять, насколько высоки здесь ставки, нам необходимо четко представлять себе, чем Вера фактически владела, а к чему не имела касательства.

– Как насчет предприятий САГА? – спросил Сверре.

– В САГА Вера доли не имела. Там своя система наследования, по нисходящей линии. Детали вам известны. Улав контролирует компанию, каждый из троих детей владеет меньшей долей. То же касается бергенцев. Как вы знаете, в случае возможной продажи акционеры-члены семьи имеют преимущественное право на покупку. Так что судьба группы САГА не должна вас заботить.

– Отец понимал, насколько важно, чтобы семья всегда сохраняла контроль над САГА, – кивнул Улав.

Подобно всем своим предшественникам, патриархам семейства Фалк, он был буквально одержим мыслью о смене поколений. Навещая Сашу в роддоме, когда родилась Камилла, он, новоявленный дед, подхватил малышку на руки и сказал: «Бесконечность поколений. Что может быть прекраснее?»

Сири обвела взглядом собравшихся.

– Таким образом, оставленное Верой наследство, чем бы оно ни регулировалось – законом о наследовании или завещанием, – это в первую очередь недвижимость. Важнейшая семейная недвижимость: Хорднес в Бергене, охотничий домик в Устаусете и, разумеется, Редерхёуген. Стало быть, значительные ценности.

«Значительные ценности» – вот так нынче говорят, вдобавок еще и «охотничий домик», а фактически – целый хутор.

– Просто из интереса, – сказал Сверре, – сколько стоит эта недвижимость?

Сири натянуто улыбнулась. Саша заметила, до какой степени брат ее раздражает.

– Н-да. Нетрудно прикинуть цену трехкомнатной квартиры или обычной виллы, поскольку рынок велик и такая недвижимость все время продается и покупается. Но охотничий домик, Хорднес и Редерхёуген? Все три и каждый по отдельности уникальны для страны и стоят столько, сколько вероятный покупатель готов заплатить. А таких покупателей немного.

– Вы говорили с бергенцами? – Сверре подался вперед.

– Они наверняка клянчили у нее деньги, – сказал Улав.

Дела у бергенцев шли до того скверно, что роскошную старинную усадьбу на Хорднесе возле Фана-фьорда даже пытались принудительно продать с молотка. Вера купила ее и позволила им жить там, за грошовую аренду, но, по словам отца, доходы бергенцев были так скудны, что им едва хватало средств на оплату счетов за электричество.

– Вы опасаетесь, что Вера могла завещать бергенцам один или несколько объектов недвижимости? – спросила Саша.

– Вполне возможно, – ответила Сири.

Улав встал и беспокойно прошелся по атриуму.

– Ханс и бергенцы знали, что Вера по-прежнему указана как владелица нашей недвижимости. Ханс – юбочник, и на сей раз он попробовал заигрывать с эксцентричной девяностопятилетней старухой. Иначе как низостью это назвать нельзя.

Люди из самых лучших семей – и те утрачивают способность к здравым суждениям, как только речь заходит о разделе наследства. И все-таки Саша думала, что собственная ее семья сумеет держаться вполне достойно. Какая наивность. Порой очень тяжко быть одной из Фалков.

– Это серьезное обвинение, – сказала она. – Мы ведь понятия не имеем, что произошло. Все это домыслы, причем предельно пессимистичные.

– Ханс и бергенцы все время цеплялись к нам, еще когда тебя, Саша, на свете не было. Так и не примирились с тем, что в семидесятые плохо разыграли свои карты.

– Все равно это домыслы, – сказала Саша. – До похорон осталось несколько дней. Если Вера забрала завещание и спрятала, оно наверняка где-то здесь.

– Ладно, Александра. Я хочу, чтобы ты тщательно обыскала все на Обрыве.

Саша послушно кивнула отцу.

– А почему так важно найти его? – спросил Сверре. – Завещание ведь так или иначе не подлежит отмене?

– Потому что информация – сила, – сказала Сири и через стол улыбнулась Саше.

Улав опять обратился к дочери: