Морской дьявол

— Будь я на месте отца, ремнем бы тебя отходил. Ишь, чего удумала: школу на последнем классе бросить. Сколько сил затратила! Я же не бросал спорт на полдороге.

Мария не сразу ответила. И проговорила с грустным раздумьем:

— Ты талант. Тебе золото светило, а я… вечный материал для кордебалета.

— Как это… материал? Па–де–де танцевала… — я же видел.

— Па–де–де танцевала. И, может быть, не хуже, чем Ирина Костина, да только первую–то партию ей дадут, а не мне.

— Эт почему?

— А потому. Ты что — не понимаешь?

Маша печально на него смотрела.

— Нет, не понимаю.

— Эх ты, а еще олимпийский чемпион! Ты–то почему всех обошел? Я по телевизору смотрела. Ты как взошел на трамплин, выгнул грудь колесом, я и подумала: вот он — чемпион! А все потому, что — природа. Самим Богом сотворен на чемпионство. Каждая клетка у тебя чемпионская.

— Ну, уж! Сочиняешь ты! Клеткой одной не возьмешь. Тренировки!.. До потери сознания, до тошноты — вот как дается победа! Тут адская работа нужна. Тогда только на помост взойдешь.

— Ты–то взойдешь, и уже взошел. И все медали получил, а мне в балете ничего не светит: ни золото, ни серебро, — и даже бронза.

Она помолчала, а затем, грустно улыбнувшись, стала рассказывать:

— Я как–то одного артиста, молодого, красивого парня из драматического театра, спросила: почему тебя не видно ни в одной пьесе? А он сказал: «В спектакле ”На дне“ играю». А я ему: «И этот спектакль я два раза видела, и в нем тебя нет». — «Как нет! Я там с верхней полки падаю». — «И все?.. Упал — и роль кончилась?» А он мне серьезно: «Роль, конечно, невелика, да сколько я синяков набил». Вот и мне в балете: с полки падать. Других–то ролей ждать не приходится.

— Да почему? Сама же говорила: не хуже Ирины Костиной танцевала!

Маша долго смотрела на собеседника, а потом спросила:

— Понять я хочу: ты и в самом деле не понимаешь, почему мне из кордебалета не выбраться, или голову мне морочишь?

— Нет, Маша, я серьезно тебя не понимаю.

— Ну, ладно: представь теперь, как на сцене в сольной партии подолгу мозолит глаза зрителю этакая… соломинка. Будешь ты ею любоваться?

Руслан все понял, и — покраснел. А ведь и в самом деле: ножки и ручки у Марии тоненькие, плечи худенькие, а грудь и совсем не обозначилась. Как говорят в народе, телом не вышла. И только глаза серо–голубые и большие, как у теленка, тянут вас точно магнитом. Опустил он голову, трудно и долго молчал. Но потом оживился:

— Я тоже поначалу был угловатый. И лишь со временем… вошел в тело. И ты…

— Случается, и девчонки наливаются, словно куклы, да у нас в балете свои законы: если уж изначально прилепится ярлык, так его не отмоешь. Не хочу я… судьбу испытывать. Лучше в институт пойду, а потом к отцу на завод, как ты вот.

Но тут она заметила, как ее собеседник поморщился, точно от зубной боли. Спросила:

— Что с тобой? Я что–нибудь сказала неприятное?

— Да нет, у меня тут вот… — он потрогал позвоноч- ник, — спина болит. На олимпиаде последний прыжок неудачно вышел.

— Как это неудачно, если золотую медаль получил?

— Да лучше бы я ее не получал, но только бы спина не болела.

— Снимай рубашку, я тебя посмотрю и массаж сделаю.

— Ты что, ума лишилась? Скажешь тоже: массаж!

— Снимай, снимай. Я сразу увижу, если сегмент позвоночника из гнезда вышел. У нас это случается. И у меня было. Ну, да ладно — снимай!

Подошла к Руслану, помогла снять рубашку, стала ощупывать позвоночник сверху донизу. Тронула больное место — Руслан вздрогнул:

— Ой!

— Вот! Говорила тебе: сегмент из гнезда выпал. Хорошо, что немного: на полсантиметра. Теперь лежи спокойно. Надо потерпеть немного.

И двумя большими пальцами резко нажала на позвоночник. Руслан вскрикнул от боли, а Мария продолжала давить и давить, но теперь уже ладонью.

— Эх, ты — слабак, а еще чемпион. Вот теперь будешь лежать на одном месте два часа, а лучше три или четыре. И твой позвоночник снова будет как новенький.

И, помолчав, спросила:

— А что ж ты там, на олимпиаде, к врачу не обратился? Тут и делов–то пустяк. У меня еще и не так болел, а массажистка живо на место поставила. Только вот лежать после этого неприятно. Лежи и не двигайся. Всякая порушенная ткань в нашем теле два часа срастается.

— Да откуда ты все это знаешь, пичужка маленькая?

— Знаю. А ты меня пичужкой не называй. Это на вид я кажусь девчонкой, а в душе–то я давно взрослая.

— Ладно, ладно — взрослая. Принимаю тебя в свою компанию. Только ты побольше мучного ешь и сладкого, чтобы в тело поскорее войти. Ты и сейчас хорошенькая девчонка, глаза у тебя вон какие — синим огнем горят! И носик, и ямочки на щеках. А тогда–то от женихов и совсем отбоя не будет.

— Ну, вот — и ты туда же: телом жидкая. У нас в балете говорят: «Фактуры нет». А танцор один — с Украины он, — про таких, как я, еще лучше сказал: «Ни рожи, ни кожи».

— Там, на Украине, еще и не так скажут.

Руслан осекся и отвел в сторону глаза. А Мария, видя, что он не хочет продолжать, тронула его за плечо:

— Скажи уж… как там в Хохляндии говорят.

Повернул к ней голову, сверкнул озорными глазами: