Морской договор

Что-то в этом письме, — может быть, усиленные мольбы о приглашении Шерлока Холмса, — тронуло меня. Тронуло настолько, что даже в том случае, если бы мне представлялась какая-нибудь трудная задача, я выполнил бы ее; а тут я хорошо знал, что Холмс любит свое искусство и всегда готов оказать помощь всякому, кто нуждается в ней. Жена согласилась со мной, что не следует терять ни минуты, и потому через час после завтрака и уже был в своей прежней квартире на улице Бэкер.

Холмс сидел у стола в халате, весь погруженный в какой-то химический опыт. Большая изогнутая реторта неистово кипела на голубоватом пламени бунзеновской лампочки и дистиллированные капли собирались в двухлитровую мензурку. Мой приятель еле взглянул на меня, когда я вошел в комнату. Видя, что он занят каким-то важным опытом, я уселся в кресло и стал ждать. Он погружал свою стеклянную трубочку то в один сосуд, то в другой и, наконец, поставил на стол пробирку. В правой руке у него был лоскуток лакмусовой бумаги.

— Вы пришли как раз в критическую минуту, — проговорил он. Если эта бумажка останется синей — хорошо; если же станет красной, то дело идет о жизни человека.

Он опустил бумажку в пробирку, и она сразу окрасилась в темно-красный цвет.

— Гм! я так и думал! — вскрикнул Холмс. — Через минуту я к вашим услугам, Ватсон. Табак вы найдете в персидской туфле.

Он подошел к письменному столу, набросал несколько телеграмм и отдал их мальчику. Потом он бросился в кресло и, подняв колени, охватил их руками.

— Самое обыкновенное убийство, — сказал он. — Мне кажется, у вас есть что-то получше. Вы прямо буревестник преступлений, Ватсон. Что там такое?

Я подал ему письмо, которое он прочел с сосредоточенным вниманием.

— Немногое узнаешь из этого; не правда ли? — заметил он отдавая письмо обратно.

— Почти ничего.

— Только почерк интересный.

— Но ведь писал не он сам.

— Вот именно. Это женский почерк.

— Наверно мужской! — сказал я.

— Нет, женский, и почерк женщины с редким характером. Видите, для начала исследования недурно знать, что клиент состоит в близких отношениях с человеком исключительным по своим добрым или хорошим качествам. Это заинтересовало меня. Если вы готовы, то отправимся сейчас же в Уокинг и взглянем на дипломата, находящегося в таком печальном состоянии, и на даму, пишущую письма под его диктовку.

Нам посчастливилось попасть на ранний поезд в Ватерлоо, и менее чем через час мы уже были в сосновых лесах и среди вереска Уокинга. Брайарбрэ оказался большим особняком, стоявшим среди обширного парка, в нескольких минутах ходьбы от станции. Мы послали наши карточки, и нас ввели в изящно убранную гостиную, куда к нам скоро вышел довольно полный господин, встретивший нас очень гостеприимно. На вид ему было скорее под сорок, чем под тридцать лет, но щеки его были так румяны, а глаза так веселы, что он производил впечатление пухлого шаловливого ребенка.

— Как я рад, что вы приехали, — сказал он, радушно пожимая нам руки. — Перси все утро спрашивал про вас. Он, бедняга, цепляется за каждую соломенку. Его отец и мать просили меня повидаться с вами, так как им тяжело всякое упоминание об этом деле.

— Мы не знаем никаких подробностей, — заметил Холмс. — Вы, как я замечаю, также не член их семьи.

Наш новый знакомец сначала удивился, потом взглинул вниз и рассмеялся.

Вы, вероятно, видели монограмму «Дж. Г.» на моем брелоке, — сказал он. — Одно мгновение я подумал, что вы слишком догадливы. Меня зовут Джозеф Гаррисон, и так как Перси должен жениться на моей сестре Анни, то я стану его родственником. Вы увидите мою сестру в его комнате: в продолжение двух месяцев она неусыпно ухаживает за ним. Не пойти ли нам к нему сейчас же? Я знаю, с каким нетерпением он ожидает вас.

Комната, куда он повел нас, была в одном этаже с гостиной. Она представляла собой нечто среднее между будуаром и спальней и была вся заставлена цветами. Молодой человек, очень бледный и истощенный, лежал на кушетке у открытого окна, через которое доносился чудный запах из сада и напоенный ароматами летний воздух. Рядом с ним сидела женщина, которая встала при нашем появлении.

— Уйти мне, Перси? — спросила она. Он удержал ее за руку.

— Как поживаете, Ватсон? — ласково сказал он. — Я никогда не узнал бы вас с этими усами, да, я думаю, и вы не признали бы меня. Это, вероятно, ваш знаменитый друг м-р Шерлок Холмс?

Я представил их друг другу, и мы сели. Толстый господин вышел из комнаты, но сестра его осталась и продолжала держать руку больного. Это была женщина поразительной наружности — небольшого роста, слишком полная, но с чудным, оливковым цветом лица, большими, темными, как у итальянки, глазами и роскошными черными волосами. Яркий цвет ее лица еще более оттенял худобу и смертельную бледность молодого человека.

— Не буду отнимать у вас времени и сразу перейду к делу, — сказал он, приподнимаясь на кушетке. — Я был счастлив, м-р Холмс, успех сопровождал меня во всем, как вдруг накануне женитьбы внезапное, страшное несчастье разбило все мои надежды на будущее.