Морской договор

Можете себе представить, каково было состояние моих близких, когда звонок доктора разбудил их и они увидели меня в подобном положении. Бедная Анни — вот она — и моя мать были в полном отчаянии. Доктор Феррьер слышал кое-что на станции от сыщика и передал им все. Понятно, это не улучшило дела. Очевидно было, что у меня будет продолжительная болезнь. Поэтому Джозефа выгнали из его уютной спальни и поместили тут меня. Здесь я лежал целых девять недель, мистер Холмс, без сознания. У меня было воспаление мозга. Если бы не уход мисс Гаррисон и не лечение доктора — вы бы не говорили сегодня со мной. Анни ухаживала за мной днем, а no ночам за мной смотрела сиделка, так как в припадках бешенства я был способен на все. Рассудок мой прояснялся медленно, а память вернулась только в последние три дня. По временам я желаю, чтобы она и вовсе не возвращалась. Первым моим делом было телеграфировать м-ру Форбсу, в руках которого находится дело. Он приехал и сказал мне, что, несмотря на все усилия, ему не удалось найти нити, за которую можно было бы ухватиться. Курьера и его жену расспрашивали чрезвычайно подробно, но не могли ничего добиться от них. Тогда подозрение полиции пало на молодого Горо, который, если помните, оставался в этот вечер на службе позже других. Единственным поводом к подозрению являлось то обстоятельство, что он остался, когда ушли другие, и носит французскую фамилию; но я начал работу только после его ухода, а его родные, хотя и гугенотского происхождения, но по своим симпатиям и традициям такие же англичане, как мы с вами. Подозрения ничем не подтвердились, и дело на том и окончилось. Обращаюсь к вам, м-р Холмс, как к последней моей надежде. Если и вы не поможете мне, то моя честь и карьера погублены навеки.

Больной, обессиленный долгим рассказом, опустился на подушку, и добровольная сиделка дала ему выпить какого-то подкрепляющего лекарства. Холмс молча сидел, откинув голову и закрыв глаза. Посторонний мог бы подумать, что он слушает совершенно безучастно, но я видел, что он был весь внимание.

— Вы рассказали все так ясно, — наконец, проговорил он, — что мне остается предложить вам очень мало вопросов. Однако есть один чрезвычайно важный. Вы никому не рассказывали о возложенном на вас поручении?

— Никому.

— А например, мисс Гаррисон?

— Нет. Я не был в Уокинге в промежуток между получением поручения и его выполнением.

— И не виделись, случайно, с кем-нибудь из близких?

— Нет.

— Знает ли кто-нибудь из них ход в канцелярию?

— О, да, все.

— Впрочем, раз вы говорите, что никому не рассказывали про договор, то эти вопросы не идут к делу.

— Я ничего не говорил.

— Что вы знаете о курьере?

— Ничего, кроме того, что он отставной солдат.

— Какого полка?

— Слышал, что гвардейского… «Кольдстрим».

— Благодарю. Не сомневаюсь, что Форбс сообщит мне некоторые подробности. Чиновники отлично умеют собирать факты, хотя не всегда использывают их… Что за прелестный цветок — розы!

Он прошел мимо кушетки к открытому окну и приподнял склонившийся стебель розы, любуясь на красивое сочетание пурпурового и зеленого цветов. Для меня это увлечение являлось новой чертой в характере Холмса, так как мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он особенно интересовался такими предметами.

— Нет ничего, в чем выводы были бы так необходимы, как в религии, — проговорил Холмс, прислоняясь к ставням. — Человек рассуждающий может тут построить все как в точных науках. Мне кажется, что нашу высшую уверенность в благости Провидения можно основывать именно на цветах. Все другое — силы, желания, пища — насущная необходимость. А эта роза — роскошь, ее запах и цвет — украшения жизни, но не необходимые условия ее. Только благость дает излишества, и потому-то я говорю, что цветы должны поддерживать в нас надежду.

Во время этой тирады Холмса выражение удивления и разочарования показалось на лице Перси Фельпса и его сиделки. Он впал в мечтательное настроение, продолжая держать розу в руках. Мисс Гаррисон прервала молчание.

— Как вы полагаете, есть надежда разрешить эту тайну, м-р Холмс? — спросила она с оттенком колкости в голосе.

— О, тайну! — ответил он, вздрогнув и как бы возвращаясь к прозе жизни. — Было бы нелепым отрицать, что дело чрезвычайно трудное и сложное, но обещаю вам хорошенько заняться им и сообщить все обстоятельства, которые обратят на себя мое внимание.

— Видите ли вы какую либо нить?

— Вы дали мне целых семь, но конечно, мне нужно испробовать их прежде, чем решить, пригодны ли они.

— Вы подозреваете кого-нибудь?

— Самого себя…

— Как? Что это значит?

— Подозреваю самого себя в том, что вывел заключения слишком поспешно.

— Так отправляйтесь в Лондон и проверьте ваши заключения.

— Превосходный совет, мисс Гаррисон, — сказал Холмс, вставая. — Я думаю, Ватсон, это лучшее, что мы можем сделать. Не предавайтесь ложным надеждам, м-р Фельпс. Дело очень запутанное.

— Я буду ожидать вас с лихорадочным нетерпением, — ответил молодой человек.

— Хорошо, я приеду завтра утром с тем же поездом, хотя, по всем вероятиям, не сообщу вам ничего нового.