Наш гидросамолет МБР-2 не спеша летел над гладью залива. В небе ни облачка. Слева и справа видны берега, но берег правый — финский — уже не казался уютным и приветливым.
Благополучно сев на морском аэродроме и быстро добравшись до штаба, я доложил Военному совету флота, что в штабе Ленинградского военного округа нет сомнений в реальности войны. Во время моего доклада поступило донесение, что с утра над Либавой и ее окрестностями опять беспрерывно летают на небольшой высоте нацистские самолеты. Пограничники сообщали, что концентрация немецких войск на границе продолжается.
В приемной меня ожидал моложавый подполковник— начальник штаба отряда пограничных войск. Лицо его озабочено. Войдя в кабинет, он доложил, что в последние дни задержано небывалое количество нарушителей границы.
— И с неба сыплются, и пешим ходом проникают, и из-под воды вылазят! Ловим и организованные банды, иногда переодетые в нашу форму. Имеют задачу нарушать средства связи, взрывать мосты и дороги, убивать наших офицеров. А сегодня, — продолжал подполковник, — привели перебежчика-эстонца, твердит одно: «фашисты через два дня нападут на Советы». Если, говорит, я наврал, расстреляйте меня на третий день!
О том же предупреждали нас в последние дни разными путями и из различных мест. Мы получали письма от людей, видимо искренне желавших Советской стране добра. Наши самоотверженные друзья с опасностью для жизни переходили границу, чтобы предупредить о надвигающейся беде. Мой старый сослуживец, капитан 1 ранга М. Воронцов — наш военно-морской атташе в Германии, сообщил о том же в Москву по дипломатической линии.
Мы по своей инициативе предприняли некоторые меры. Запомнился мне день 19 июня 1941 года, когда Военный совет Балтийского флота решил привести флот в повышенную оперативную готовность. Записав в рабочую тетрадь указания командующего, я хотел уже уходить, но адмирал меня задержал. Он позвонил в Москву и вызвал Народного комиссара Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова.
— Товарищ Нарком, — говорит Трибуц, — у меня сложилось мнение, что нападение Германии возможно в любой час. Надо начинать ставить заграждения, иначе будет поздно! Считаю необходимым повысить оперативную готовность флота… — Положив трубку, адмирал облегченно вздохнул. — С повышением оперативной готовности флота согласился, но… приказал быть осторожными, не лезть на провокации. А с постановкой мин велел подождать. Давайте действовать!
Я пулей полетел к себе. Меня уже ждал начальник оперативного отдела Г. Е. Пилиповский.
— Ну как?
— Все в порядке, объявляйте готовность номер два.
Через несколько минут наш штабной дом был объят деловой суетой. Готовность номер два — это еще не боевая тревога, но делать надо было многое. Во дворе гудели автомашины. Командиры так называемого первого эшелона штаба торопливо выносили чемоданы и портфели с оперативными документами. Матросы грузили имущество. Все делалось быстро, бегом, ибо для перехода на береговой командный пункт существовал определенный норматив времени. Люди понимали, что это уже не учебная тревога.
На командные пункты переходили все штабы и учреждения флота. Тылы готовились к снабжению кораблей всем необходимым.
У нас состоялось короткое партийное собрание. Коммунисты штаба обсудили свои задачи. Обстановка была сложной, явно пахло порохом. Объяснять это товарищам не требовалось. Секретарь парторганизации напомнил о бдительности. Фашистская агентура уже распускала по городу самые нелепые слухи, пытаясь прежде всего воздействовать на семьи военнослужащих и посеять в их рядах панику. Получил и я анонимные подлые письма, по стилю и слогу написанные явно нерусской рукой. «Пятая колонна» поднимала голову.
На собрании выступили почти все коммунисты штаба — и командиры, и матросы. Гнев и ненависть к врагу, готовность отдать жизнь за любимую Родину, за нашу партию звучали в каждом слове. Глубочайшей верой в правоту нашего дела, в великую мощь страны социализма были наполнены сердца.
— Заверяем партию, что пощады врагу не будет. Если фашизм рискнет на нас напасть, то в наших водах он найдет свою гибель! — так закончил свою краткую речь старшина 1-й статьи Ивакин, скромный, голубоглазый крестьянский паренек. Как он был суров и величав в эти минуты!
Звезды уже гасли в светлом ночном небе над Балтикой, когда мы расходились с собрания. Нагретая июньским солнцем земля дышала теплом. Не верилось: неужели завтра война?
В 16 часов 15 минут Краснознаменный Балтийский флот перешел на оперативную готовность номер два.
20 и 21 июня прошли относительно спокойно, в море обнаружено было даже значительно меньше немецких торговых кораблей, и шли они почему-то без охранения. Настораживало, однако, сообщение, что некоторые советские пароходы задержаны при выходе из германских портов под разными «деликатными» предлогами: то затянулось оформление документации, то портовое начальство попросило взять дополнительный незначительный груз.