Морской герой

Повеление было выполнено, да только хутор оказался не тот. Улауг застала родителей у пожарища, изо всего скарба они спасли только меховую подстилку.

— Чтобы заново отстроиться, не меньше года надо! — сказал отец. — Так ведь еще леса не допросишься!

У них тоже был поросенок. Норвежские власти распорядились, чтобы его сдали для прокорма защитников крепости, но отец прятал поросенка в шалаше в лесу. Теперь он пошел и зарезал его.

— Я ведь мыслил, что и беднякам что-то надо есть, — сказал он. — А эти чертовы верховоды в Фредрикстене как-нибудь без моей помощи управятся. Но теперь я порешил, чтобы ты отнесла полпоросенка в крепость, в отместку шведам за то, что подожгли мой дом. Коли выдастся случай, разрублю короля Карла пополам и пошлю одну половину следом за поросенком.

Отец, как и Улауг, был склонен к соленой грубоватой шутке, но мать лежала на дворе и рыдала, стуча ногами.

— Все так и ходишь в невестах?.. — спросил отец.

— До смертного часа невестой останусь! — гордо поклялась она.

— Авось он рад будет, когда узнает, — ответил отец.

После чего она потащила в город поросенка и вот теперь сидит и ждет. Летний вечер прекрасен. Внезапно Улауг вскакивает на ноги: на лесной опушке вдали показались шведские солдаты.

В эту минуту мимо нее проходят двое мужчин, которые тоже направляются в крепость. Она знает обоих. Один — сержант Гауте, другой — лазутчик (так говорят посвященные) Халфвард Брюнхильдссон Кустер из Бохуслена. Халфвард — швед по месту проживания, норвежец душой. Они спешат к крепостным воротам.

Одному из двоих, что поднялись по косогору, ведом тайный знак, о котором договорено с капитаном Колбьёрнсеном. Он знает, что после условного стука, когда караульщик сбегает за офицером, откроется створка и его впустят внутрь. А пока он сидит с пенковой трубкой в зубах, накрыв ее ладонью, чтобы не было видно искр в легком тумане летнего вечера. Рядом с ним прислонена к дереву старая кремнёвка. Воткнутые в дуло хвойные прутья издали придают ей сходство с сосновой веткой.

Завидев медленно шагающую по косогору Улауг, он ощущает прилив радости. Иногда ему случается тешить себя мыслью, будто она его дочь, но он гонит прочь эту мысль, предпочитая в мечтах видеть себя собственным сыном и ее однолетком. Видя сейчас, как ее голова плывет в воздухе над низким кустарником на краю рва, он вспоминает первого человека, которого молодым солдатом застрелил в Сконе. Это было во время одной из многочисленных войн против шведов. Как-то вечером он явился к своему капитану и сказал:

— Будет мне в награду шиллинг, ежели я сегодня ночью застрелю шведа?

Сказал наполовину в шутку, чтобы подразнить. И как же он удивился, когда капитан принял его слова всерьез.

— Думаешь, получится?.. — спросил капитан. — До них тут больше двух верст…

— Ясное дело, получится, — ответил Гауте. — Подкрадусь поближе, ночи достаточно темные.

Капитан знал, что каждый швед, убитый его людьми, зачтется ему в заслугу. Но выкладывать шиллинг из собственного кошелька ему не очень хотелось. И он пробурчал, что не так-то просто будет потом возместить этот шиллинг из казначейства в Копенгагене.

— Ведь доказательства не будет, чтобы бумагу написать, или ты надумал отрезать у противника палец и отослать в Копенгаген?

— А ежели пуговицу с мундира? — спросил Гауте.

— Боюсь, не сгодится, — ответил капитан.

Постоял, хотел было сказать «нет», но передумал — честные люди могут поверить друг другу на слово.

— Застрелишь ночью шведа — получишь утром свой шиллинг!

Выйдя из лагеря, Гауте направился к шведскому стану. Летучие облака то и дело заслоняли светлую половину луны, когда же они расступались и лунный свет озарял плоские равнины Сконе, он распластывался на земле, делаясь невидимым. Шведы расположились по ту сторону невысокого пригорка. Добравшись до его макушки, Гауте присмотрел себе укрытие. Кроме того, что он хотел подстрелить шведа, Гауте стремился развивать в себе сноровку доброго солдата. Солдатская служба кормила его лучше, чем труд дома в Фредриксхалде. К тому же он подумывал обзавестись женой — не красоткой, чтобы другие не заглядывались, но и не такой уродиной, чтобы с ней противно было ложиться в постель. Внезапно кто-то показался впереди.

Он увидел силуэт на фоне неба и тщательно прицелился. В ту же минуту из-за тучи выплыло ночное светило, и Гауте рассмотрел, что перед ним женщина. Но он уже спустил курок.

Пуля размозжила голову жертвы, Гауте бросился бежать, из шведского стана стреляли ему вслед. Утром он доложил капитану.

— Я застрелил, как было уговорено..

— Верю.

И он получил свой шиллинг.