Морской ястреб

И расталкивая толпу, он направился к воротам и ушел с рынка.

Но еще раньше, чем он скрылся из глаз, цена на нее еще поднялась. Пока Тсаманни очнулся от своего удивления, далал выкрикнул повышенное предложение турка.

– Я знаю, что это безумие, – сказал последний, – но она нравится мне и, если милосердному аллаху будет угодно, чтобы она сделалась правоверной, она может еще стать светочем моего гарема. Четыреста двадцать филиппок, о далал, и да простит мне аллах мою расточительность.

Но он еще не окончил своей маленькой речи, как Тсаманни лаконично произнес:

– Пятьсот.

– Аллах, – воскликнул турок, вздымая руки к небу, и толпа повторила за ним: аллах!

– Пятьсот пятьдесят – запищал Аюб.

– Шестьсот, – ответил Тсаманни.

Эти неслыханные цены так возбудили толпу, что далалу пришлось повысить голос и призвать всех к парядку.

Как только тишина была восстановлена, Аюб сразу повысил цену до семисот.

– Восемьсот – разгорячившись, заявил Тсаманни.

– Девятьсот – ответил Аюб.

Тсаманни снова обернулся к нему, побледнев от гнева. – Это шутка, отец ветра, – воскликну он и вызвал этим обращением общую веселость.

– Эта шутка тебе дорого обойдется, – с деланным спокойствием ответил Аюб.

Тсаманни, пожав плечами, обернулся к далалу. – Тысячу филиппок, – коротко сказал он.

– Тише вы там, – крикнул далал, – тише и благодарите аллаха, посылающего хорошие цены.

– Тысяча сто! – сказал Аюб.

Тсаманни не только увидел, что его цену перебили, но что он дошел и до предела, назначенного ему Азадом. У него не было полномочий идти дальше. Он должен был раньше узнать желание паши. Но если он уйдет с рынка, Аюб получит девушку. Он не знал на что решиться. Если он не купит девушки, то заслужит гнев своего господина, а если он преступит положенный ему предел, и так невероятно высокий, то может быть, тот рассердится еще больше.

Он обернулся к толпе, возмущенно потрясая руками. – Клянусь бородой пророка, этот пузырь из жира и ветра потешается над нами. Он не собирается покупать. Кто когда слышал, чтобы за рабыню давали хотя бы половину этой цены?

Ответ Аюба был очень красноречив. Он вытащил набитый кошелек и бросил его со звоном на землю.

– Вот моя порука, – сказал он, улыбаясь и радуясь злобе врага. – Должен ли я, о далал, отсчитать тысячу сто филиппок.

– Если визирь Тсаманни ничего не имеет против этого.

– Знаешь ли ты, для кого я покупаю, – прорычал Тсаманни. – Для самого паши Азад-эд-Дина – избранника аллаха. – Он приблизился к Аюбу с поднятыми руками. – Что ты скажешь ему, собака, когда он призовет тебя к ответу?

Но Аюб оставался невозмутимым. Он развел своими жирными руками, сощурил глаза и надул свои толстые губы.

– Как же я могу это знать, раз аллах не сделал меня всезнающим? Ты должен был бы сказать это раньше. Я это отвечу паше, если он спросит меня, а паша справедлив.

– Я не хотел бы быть на твоем месте, Аюб.

– А я на твоем, потому что у тебя от злости разлилась желчь.

Так стояли они, уставившись друг на друга, пока далал не призвал их к делу.

– Цена стоит теперь на тысяче ста, неужели ты дашь себя побить, о визирь!

– Если на то воля аллаха, я не имею полномочий дать больше.

– Тогда значит за тысячу сто, Аюб. Девушка… Но торг еще не был окончен, из толпы у ворот раздался резкий голос:

– Тысячу двести за франкскую девушку.

Далал, считавший, что цена дошла и так до предела безумия, стоял открыв рот от изумления. Толпа ревела и Тсаманни обрадовался, что нашелся кто-то, кто отомстит за него Аюбу. Толпа расступилась, и показался Сакр-эл-Бар. Его немедленно узнали, и все стали благоговейно выкрикивать его имя. Это берберийское имя ничего не сказало Розамунде, а так как она стояла, повернувшись к нему спиною, то она не видела его. Но она узнала его голос, и вся содрогнулась. Она уже думала о том, какая могла быть цель у Оливера, вывести ее на торг, но теперь, услышав его голос, она поняла. Он был вероятно все время в толпе, ожидая пока останется только один соперник, чтобы купить ее и сделать ее своей рабыней. Она закрыла глаза и попросила бога, чтобы ему это не удалось. Все – только не это. От ужаса ей сделалось почти дурно. На одно мгновение ей показалось, что земля колеблется у нее под ногами. Потом обморочное состояние прошло, и она снова овладела собою. Она услышала, что толпа ревела: «Велик аллах и Сакр-эл-Бар!», а далал суровым голосом приказывал всем успокоиться. Когда, наконец, наступила тишина, она услышала его восклицание:

– Слава аллаху, что он посылает таких щедрых покупателей. Что ты скажешь, о визирь Аюб.

– Да, что ты скажешь теперь? – язвительно сказал Тсаманни.

– Тысяча триста! – ответил Аюб, стараясь сохранить равнодушие.

– Еще сто, о далал, – сказал Сакр-эл-Бар спокойным голосом.

– Тысяча пятьсот, – крикнул Аюб, дойдя не только до предела, назначенного его госпожой, но и до предела своих наличных средств. С этим предложением исчезла всякая надежда на собственную прибыль.

– Еще сотню, о далал!