Морской князь

Писарь действительно сидел в княжеском шатре, но записывал он не сами переговоры, а условия письменного договора. Хемодцы не соглашались, упрямились, придирались к каждой мелочи, но и Дарник был не лыком шит – за каждую свою уступку требовал уступки от противной стороны. Большой спор разгорелся из-за приречных и охотничьих угодий. Аборики хотели охотиться везде, где захотят, Дарник же ограничивал их охоту лишь левым берегом, мол, правый берег будет моей охотничьей территорией. Зато согласился на большой кусок правобережных пастбищ и сенокосов, куда без разрешения хемодцев не разрешалось заходить и ставить свои палатки и юрты ни дарникцам, ни кутигурам. Пашню аборикам разрешалось иметь тоже только на левом берегу.

В разгар их азартных криков раздался звук ромейской трубы, и все переговорщики высыпали из шатра наружу. На ристалище входило пятитысячное войско под дарникскими, хазарскими и ромейскими знаменами. Впереди на великолепном белом скакуне выезжал Амырчак со своими телохранителями. За ним вперемежку следовали камнеметные колесницы и повозки со съемными деревянными стенами, на лучших лошадях ехали дарникцы, стратиоты, хазары, луры. Без всякой заминки повозки и колесницы стали слаженно разворачиваться в повозочную ограду. Правда, слишком близко к камнеметам абориков, но кто ж решится покуситься на такое великолепное воинство?

– Все, сегодняшним переговорам конец! – объявил Гадору с Вало Дарник. – Но учтите, что, если завтра до полудня мы все с вами не подпишем, дальше сдержать мне мое войско уже не получится.

И на четвертый переговорный день договор на словенском и готском языках был наконец подписан. Из ворот выбежали двести двадцать кутигурских детей, а двадцать восемь пленных абориков вернулись в город. Чуть позже начата выдача серебряных дирхемов и золотых динаров. По четыре дирхема получил каждый воин прибывшего основного войска и пятитысячной кутигурской орды, воины Калчу получили по шесть дирхемов, а передового полка – по восемь дирхемов. Расплата с воеводами и архонтами производилась уже в динарах, золотых украшениях и самоцветах. Тут уж хорошо постарались иудеи-толмачи, разложив золото, драгоценности, поделочные изделия равными по стоимости кучками, чтобы сам награжденный волен был выбирать, что ему больше нравится.

Завершал приятную процедуру голубь, посланный в Липов с коротким княжеским посланием: «Всех победили. Строим город».

Шутка Дарника относительно строительных бревен оказалась не совсем шуткой, он и в самом деле потребовал себе в награду шестьсот бревен, из которых собирался возводить первые дома своего нового города. С большим трудом воеводам и архонтам удалось его уговорить взять три дорогих украшения для любимых женщин.

– А почему три? – не понимал князь.

– Ну как же, – растолковал ему Корней. – Лидии, Евле, да и про Милиду не забудь.

После абориков черед расплачиваться пришел другим «нанимателям» дарникского войска – кутигурам. Получалось даже забавно: одной рукой Рыбья Кровь вручал им серебро за Хемод, а другой за тот же Хемод требовал уплаты. Его расклад был прост: по десять овец и одной юрте за каждого спасенного ребенка. Сами тысячские считали эту плату с учетом обрушившегося на них неожиданного серебра совсем не чрезмерной. Вот только отдавать двести двадцать юрт в преддверии зимы им было не слишком сподручно. С трудом могли расстаться лишь со ста двадцатью юртами, зато предлагали вдвое больше овец. Оставляли также в распоряжении дарникцев все пятьсот мешков с шерстью и овечьими шкурами, заготовленных для штурма. Еще за тысячу дирхемов Дарник купил у орды триста коров и двести коней и твердо пообещал по весне купить у них сразу десять тысяч овец: вы только мне их пригоните.

От этих действий князя, особенно когда из ворот Хемода стали выезжать бесконечные повозки с бревнами, все союзное войско пришло в волнение. Оказалось, что, за редким исключением, никто из шести тысяч воинов не верил, что Дарник действительно надумает оставаться здесь, в голой степи, на зимовку, чтобы стричь овечью шерсть и ткать сукно. Тем более что золото-серебро получено, а в Ирбене ждет еще в два раза больше монет – какие, к лешему, могут быть овцы!

Заколебались даже верные бортичи, новолиповцы, тервиги и луры.