Морской конек

В нас сливались бутылки вина и виски. Золотая жидкость и теплая кровь. Где-то к полночи – всплеск шампанского, залившего ей платье, приникшего, как бледная вторая кожа, к изгибам ее грудей, ее животу. Николас принес толстые, изысканные сигары, дым роскошно извивался между наших пальцев, наших губ. Мы плыли, как корабли, навстречу чему-то звучавшему внутри граммофона, какому-то блюзовому джазу, игравшему снаружи и внутри моей головы. Она танцевала со мной, мои руки обнимали ее талию, изгибы ее бедер – а он смотрел. Ее груди прижались ко мне, когда она откинулась назад и рассмеялась. Внезапно мы все трое повалились друг на друга – алкоголь вскружил нам головы, и чтобы встать, мы цеплялись за руки и плечи. Ночь разлетелась похожими на снежинки цветными хлопьями, засыпавшими наши воспоминания.

Помню, как я вернулся в гостевую комнату, растянулся на кровати, чувствуя, что алкоголь выжег из меня всю жизнь. Незадолго до рассвета, до того, как свет затопил небо, ко мне кто-то скользнул, потянулся к моей рубашке, моим брюкам, стал расстегивать их дрожащими пальцами. В воздухе витал запах ее духов, сильный и головокружительный, сладкий, как лилии. Я позвал ее по имени, и темный силуэт наклонился ко мне.

– Это я, – прошептал Николас мне в ухо.

– Майра, – сказал я, – ты пахнешь, как Майра.

Трудно было выбросить из головы эти воспоминания, целомудренно печатая: Дорогая Майра… Надеюсь, ты получила мое письмо… Ты планируешь в ближайшее время вновь приехать в Лондон? Честно говоря, все было далеко не так гладко. С чего начать? Как закончить? С любовью, Нем? С наилучшими пожеланиями? Я провел целый день, переписывая середину. В конце концов письмо вышло вежливым и кратким – в общем-то оно и нужно было только затем, чтобы мы начали переписку. Несколько дней спустя она ответила кучей извинений, любезностей и объяснений. Да, она приедет в Лондон, но выступать с концертами перед Рождеством, будет очень занята. Может быть, нам лучше будет встретиться где-нибудь еще – могу я заглянуть к ней?

Сперва мне понравилась идея отправиться в гости – я был не прочь уехать в сельскую местность, и мне вспомнились слова Сантану, что мне нужно ради разнообразия выехать из города. Но я не стал. Мне почему-то казалось, что придется постараться, чтобы не спугнуть ее ни словом, ни жестом. Так что я сдержанно обозначил ей свое расписание и закончил письмо беззаботно: как тебе будет удобно. Наши письма были полны несказанных слов и неотвеченных вопросов. Я решил, что мы обсудим все это, когда встретимся. Но, несмотря на мою осторожность, она не ответила.

Я перестал выключать ноутбук, ожидая, когда щелкнет новое сообщение. Бросался к нему, когда оно щелкало, только чтобы увидеть рекламу очередной выставки или письмо от Нити, связанное с работой – статьей, которую надо написать, текстом, который надо отредактировать. Находясь вне доступа к ноутбуку, я, как одержимый, проверял свой телефон. Что, если я так и не получу ответа от Майры? Что, если она решила оборвать наше общение? Экран смеялся надо мной в своей пустоте, отражении ее молчания.

Прошла неделя; она показалась мне бесконечной. Вдобавок на нас свалилась аномально влажная погода. И Рождество.

Все это началось задолго до двадцать пятого декабря. Из всех магазинов звучали рождественские песни, напоминая, что нужно быть хорошим, что Христос родился и что мы все должны в радостном унисоне мечтать о снеге. Оксфорд-стрит заполонили веселые палатки с подарками, сделанными преимущественно в Китае, и город просел под беспощадным наплывом покупателей. Напоминает Дивали[45] в Дели, сказал я Сантану. Мы продирались через Ковент-Гарден. Над нами с арочного потолка свисали гигантские серебристо-красные шары, увитые питонами зеленой мишуры.

– Мне кажется, мне бы больше понравилось это место в восемнадцатом веке. Ты же знаешь, – сказал я, – что тут был печально известный богемный квартал красных фонарей?

– Что? – спросил Сантану. – А, ну да.

Я не в первый раз отметил, что он рассеян; в последнее время он казался чем-то обеспокоенным.

– К тому же, – продолжал я, – сейчас, очевидно, самый влажный декабрь за всю историю наблюдений.

– Они всегда так говорят, – пробормотал он. – В этой стране каждый месяц ставится новый рекорд плохой погоды.

– Яра придет?

– Нет.

– Ты, кажется, говорил…

– Она вроде собиралась, но сегодня написала, что не может.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Не знаю.

Мы шли мимо магазинов и зевак, пряча руки в карманы. Холод колол нам лица, как невидимая крапива.

– Ты когда-нибудь в детстве играл в такое? – вдруг спросил он. – В семь камней… один участник расставляет их, а другой пытается повалить.

Да, ответил я, давным-давно, с сестрой и соседскими ребятишками. Вместо того чтобы рассказать, почему он вдруг об этом вспомнил, Сантану пробурчал:

– Лучше бы мы туда не тащились.