Морской пейзаж

– Арбуз хочу, хочу, хочу, арбуз хочу… – продолжал взывать хриплый голос со странными модуляциями.

Голос становился все громче, девушка без конца повторяла одно и то же, точно скороговорку. Не следует поддаваться ее голосу и впадать в уныние, подумал Синтаро. Он должен доесть арбуз… Но крики становились все громче, и он заметил, как мать нахмурилась, хотя и прежде ее отекшее вытянутое лицо выражало страдание, сильнее которого представить себе было невозможно, и его охватила тоска. Наконец тетушка и санитар быстро собрали остатки арбуза и корки и пошли выбрасывать на кухню.

Тем временем температура в комнате повышалась. Тетушка и отец поочередно протирали губы матери смоченной в воде ватой – влага тут же испарялась. Но если в рот попадало чуть больше воды, мать начинала делать судорожные глотательные движения. Тут в палату вошел санитар с поилкой, наполненной желтой жидкостью, и сказал:

– Вот, жена приготовила сок. Больной хорошо бы хоть немного поесть. Если в желудок ничего не будет поступать, она совсем обессилеет.

Но разве можно было кормить больную, находившуюся в таком состоянии?…

– Попробую покормить, попробую. – Санитар всем своим видом показывал, что попытается вставить в рот больной носик поилки. Ни у кого из присутствующих не было ни малейших причин мешать ему.

Санитар встал на колени, нагнулся к лицу матери, чуть повернутому налево, и внимательно посмотрел ей в рот. Нижняя челюсть отвисла, и виднелся сухой язык, касавшийся изнутри левой щеки. Санитар носиком поилки придал языку более удобное положение и стал потихоньку капать на него желтую жидкость. Попадая на сухой язык, она растекалась по нему, постепенно проникая в горло. Брови матери напряженно задвигались, но она продолжала спокойно дышать.

– Прекрасно, – сказал санитар.

На язык матери уже попало пять-шесть капель. Сначала он вливал по одной капле и делал паузу. Потом по две, наконец по три… Теперь почти весь язык был влажен. Санитар взглянул на деления, нанесенные на поилке. Выходило, что в рот матери попала примерно чайная ложка сока.

– Попробую влить еще немного, – сказал он, пристраивая поилку сбоку.

Желтый сок, протянувшись тонкой ниточкой, полился в горло.

– Прекрасно! – снова сказал санитар.

Вдруг мать, сморщив лицо, закашлялась. При этом язык ее толкнул носик поилки, и из него выплеснулось слишком много сока. Мать раскашлялась еще сильнее, носик поилки угрожающе уперся в верхнюю челюсть, задняя часть языка окрасилась в желтый цвет.

В горле у матери забулькало, будто его забило мокротой, она вдруг открыла глаза. При каждом вздохе на языке пенился желтый сок. И раздавался такой звук, будто всухую работал насос. Дыхание участилось раз в десять.

Санитар, не говоря ни слова, выскочил из комнаты… Когда через несколько минут вошел врач, мать издавала хриплые звуки и почти не дышала. Врач, остановившись у ее постели, несколько минут молча наблюдал за ней, потом, обнажив ей грудь, приложил стетоскоп. На правой стороне груди он проделал это три раза и один раз – посередине, прижав стетоскоп чуть сильнее. Дыхание прекратилось, словно этот легкий нажим поставил последнюю точку. С багрового лица матери и кончиков ее пальцев начала сходить краска. Врач выпрямился и позвал санитара, стоявшего в коридоре. Санитар обратил на врача широко раскрытые глаза, спрятанные за очками. Подняв руку, врач посмотрел на часы.

– Одиннадцать часов девятнадцать минут. – Назвав время, которое санитар должен был записать в историю болезни, врач обычным своим широким шагом вышел из комнаты.

Все произошло мгновенно.

Как только врач ушел, Синтаро, сидевший на полу, прислонясь к стене, почувствовал, как его тело покидает некая тяжесть, ему показалось, что вес, которым он давил на стену, исчез. Тело как бы всплыло вверх, и некоторое время он не мог шевельнуться.