Морской скорпион

Трудно даже представить, до чего Сергею понравилось быть ее подпоркой! Они некоторое время танцевали, как это принято было тогда, не сходя с места. Она покачивалась возле него с выражением некоторой слабогрудой согбенности, а потом подняла на него свои уже и вовсе согбенные цветки глаз и, согбенно улыбаясь, кивнула на одного из танцующих парней:

- Правда, красивый?

Сергей посмотрел и ничего особенного не заметил: парень как парень. Улыбаясь, она дала знать Сергею, что этот молодой человек ее хороший приятель. Она еще несколько раз танцевала с Сергеем, а парень этот довольно добродушно поглядывал на них, а потом нашел какого-то своего приятеля, и тот купил две бутылки шампанского, коробку конфет, и они, подхватив обеих девушек, покинули кафе. В дверях она улыбнулась и послала Сергею ободряющую улыбку, насколько ободряющей может быть улыбка девушки, уходящей с другим.

Недели две Сергей не мог забыть этой девушки, и она ему всюду мерещилась, и он наконец ее встретил на одной из центральных улиц не очень далеко от того кафе, где встретил ее в первый раз. Она шла с подружкой, уже другой, и, оживленно склоняясь в ее сторону, что-то рассказывала ей. Сергей догнал их и осмелился подойти.

Увидев его, она обрадовалась, опять же насколько позволяла ей вернувшаяся к ней согбенность, и опять смотрела на Сергея согбенными цветками глаз, опять улыбалась ему своей слабогрудой улыбкой, и Сергей, ликуя, шел рядом, и ликование его было так велико, что он даже не заметил, как подруга ее куда-то исчезла, а они, взяв билеты, вошли в "Стереокино".

Стереокино - не знаем, как в нынешние времена, - а в те годы надо было смотреть, поймав некую точку, наиболее благоприятную для наиболее ясного и выпуклого видения того, что происходит на экране.

Если не поймать этой точки, изображение бывало хуже, то есть гораздо хуже, чем в обычном кино. Поэтому, как только зажигался экран, все начинали искать свою точку наиболее выпуклого изображения. Некоторые - по-видимому, это зависело от характера человека - довольно быстро находили ее и, найдя, уже до конца фильма замирали на месте, чтобы не упустить ее. {245}

Другие, наоборот, до конца фильма вертели головой, никак не находя своей точки, то есть, конечно, они находили ее, но их угнетало отсутствие доказательства, что та точка, которая ими найдена, и есть самая лучшая их точка. По-видимому, им казалось, что существует целое созвездие фокусных точек для каждого зрителя, и они сомневались, что поймали самую яркую звезду этого созвездия. Думая, что другим больше повезло, они нервно озирались, присматривались к позам более удачливых, как они думали, соседей и тяжкими вздохами, ерзаньем, шорохом одежды отчасти намекали на свое более бедственное по сравнению с соседями положение, отчасти протестовали против такого возмутительного распределения фокусирующих точек.

Сергей не уловил мгновения, когда, может быть в поисках лучшим образом фокусирующей точки, он склонился к ней, возможно, тут имела место очаровательная провокация ее согбенной в его сторону головки, но он сначала сладко ожегся щекой о ее щеку, а потом, чувствуя, что она не выпрямляет свою согбенную головку, словно боясь потерять найденную точку, словно углубившись в происходящее на экране, он полуцеловал, полуприжимался губами к ее щеке, и ощущение было изумительное и тянулось долго-долго, и вдруг она жарко шепнула ему в щеку:

- Давайте уйдем отсюда...

Они молча встали и начали выходить из ряда, а зрители, стараясь не потерять найденные точки, деревянно сопротивлялись их продвижению и упорно следили за экраном, где проплывали выпуклые, самоварные отражения плодов, цветущих ветвей, человеческих лиц.

Как только они вышли из кинотеатра, она вошла в ближайшую телефонную будку и стала звонить домой или подруге, как думал Сергей, стоя рядом с будкой, счастливый уже достигнутой близостью и полный предчувствия еще более волнующих минут.

Потом Сергей провожал ее, и они шли патриархальными переулками Арбата, и Сергей пользовался каждой возможностью, чтобы поцеловать ее, а эти старинные изогнутые переулки таили в себе множество таких возможностей, И Сергей, целуя ее, испытывал благодарность и к этим переулкам, и она не сопротивлялась его поцелуям, а, наоборот, с какой-то особенной слабогрудой покорностью прижималась к нему и пахла шерстью своей кофточки, зябким теплокровием своего слабого тела и еще чем-то, что Сергей мог определить как вечную женственность и что было на самом деле запахом чистого белья и чистой молодой кожи. {246}