Морской солдат

– Евдокия, – барин строго глянул на сваху, – завтра же поутру явишься к Ульяне и передашь ей: кузнеца, мол, мы не тронем, ежели она за Матвея замуж пойдет… Поняла?

– Да, мой батюшка, все поняла, все сделаю, – покорно ответила женщина, и собралась было уходить, пятясь задом к двери.

Неожиданно на пороге появился приказчик Кузьма.

– Ну и где кузнец? – сурово спросил Иван Савельевич.

– Барин, на кузне его нет. А мальчишку, евоного подмастерья, мы привезли. Но он сказывает, что не ведает, где кузнец нынче, – ответил Кузьма.

– Лжет! – истерично закричал Матвей, нервно тряся руками. – На дыбу его!.. Враз расколется. Ну что застыл как истукан? На дыбу, тебе сказано!

Кузьма посмотрел на Ивана Савельевича и, хмуро сдвинув брови, произнес:

– Барин… ни палач я и быть им… не приучен.

– Кузьма, ты ж из солдат… на войне, чай, был, – Матвей напомнил ему о его государевой службе в прошлом. – Руки, небось, по самые локти в крови.

– На войне – то иное… – сдержанно отвечал Кузьма, – Там швед – ворог наш… Там не ошибешься… а тутось…

– Гляжу я на тебя, Кузьма, и мнится мне, что швед тебя не токмо глаза лишил, но и мозгов тебе, видать, поубавил. А может, их, мозгов-то, и не было вовсе?.. А?.. С Никиткой мне должно поквитаться… за стыд учиненный спросить надоть, сурово спросить. Пес этакий в глазах невесты моей… меня позору придал. – Барич подошел к приказчику в упор и заглянул в его единственный глаз. – А посему, Кузьма, всю округу наизнанку выверни, а кузнеца мне сыщи где хошь, а не то… последнего глаза лишишься…

Кузьма сурово посмотрел на молодого барина. Левая скула его непроизвольно задергалась.

– А чего Никиту искать-то? – неожиданно вмешалась Евдокия. – Он в харчевне, у Потапыча.

– В харчевне? А ты почем знаешь? – поинтересовался барин.

– Сама видала, как он от избы Глафиры, расставшись с Ульяной, прямиком поехал в сторону окольной дороги, – ответила женщина. – А там ничего окромя хозяйства Потапыча и нет боле.

– У Потапыча, сказываешь?.. – переспросил Иван Савельевич. – Хорошо… Ступай, Евдокия, ступай! – и выпроводил женщину за дверь.

– Вот он где, сукин сын, – злобно процедил сквозь зубы Матвей.

Не отходя от двери, барин повернулся к приказчику:

– Кузьма, ты все слыхал?

– Да, барин, слыхал.

– Тогда ступай же и делай, чего велено.

– А мальчишку-то куды? – спросил перед уходом Кузьма.

– В подклеть[19] его! – сведя зубы, судорожно выдавил Матвей. – Пущай покуда там посидит. С ним я и сам как-нибудь управлюсь.

Кузьма кивнул головой и вышел в сени. Не успев закрыть за собою дверь, он услышал короткий диалог барина со своим сыном.

Оставшись вдвоем с отцом, Матвей вновь вернулся к разговору, который его крайне беспокоил:

– Отец, ежели Ульяна будет моей, то Никитку отпускать никак нельзя. Где бы он ни был, но покуда он жив, жизни мне не даст.

– Дурень ты. Кто ж ему ее оставит, жизнь-то? Хм… – ухмыляясь, ответил Иван Савельевич. Затем, полубоком повернувшись к иконе Спасителя, перекрестился: – Прости меня грешного, Господи!

Во дворе усадьбы Привольских в ожидании стояло несколько всадников. Через расписное слюдяное окно Матвей наблюдал за Кузьмой, который хромая спустился с крыльца и дал какие-то указания стремянным. Связанного Лешку утащили в подклеть.

Кузьма не спеша залез на коня и грозно буркнул:

– К Потапычу! В его харчевню!

Стремянные следом за приказчиком рванули в указанном направлении.

Часть третья

Глава 1. Предрешенный поворот судьбы

Наступали сумерки. Выпавший за день снег сверкал в лучах заходящего солнца. Воздух был чист и прозрачен. Легкий ветерок скидывал с клонящихся веток деревьев хлопья снега. На небо медленно выползала загадочная луна, освещая не только белоснежные покровы и темные деревья, но и силуэты пяти всадников, мчащихся по заснеженной дороге. Комья снега так и разлетались из-под копыт лошадей. Выехав на большое поле, всадники заприметили вдали свет в окошках постоялого двора и двинулись к нему.

Дверь в харчевню привычно открылась со скрипом. Первым вошел человек в военной одежде в чине сержанта. Это был Михаил Щепотев. За ним вошли еще четверо служивых. Это были рослые, усатые гвардейцы. На каждом была короткая суконная темно-зеленого цвета походная епанча[20], черная шляпа с загнутыми с трех сторон краями, обшитая белым галуном, на шее – галстук из белого трипа. Гвардейцы окинули взглядом зал. Свободных столов не было. Кто-то из присутствующих пил, кто-то ел, кто-то просто вел пустопорожние беседы с соседями. И только в дальнем углу гвардейцы заприметили стол, за которым одиноко сидел мужик. Никто из служивых и не догадывался, что этим мужиком был местный кузнец Никита Жарый. Изрядно подвыпив медовухи, он спал уже как полчаса, уткнувшись головой в стол. Гвардейцы двинулись к нему. Сержант же подошел к высокому прилавку.

– Здорово, хозяин! – поздоровался он хриплым голосом с пожилым мужчиной, тщательно протирающим полотенцем чарки.