– Сено-солома! Левой-правой! Сено-солома! Левой-правой! Сено!.. Сено!.. Левой!.. Левой!..
Устремив взгляд в поле, поручик без труда нашел группу рекрутов, с которой занимался Юнгер. К левой ноге каждого рекрута был привязан пучок сена, а к правой – пучок соломы. В этот раз недовольный голос немца доносился значительно реже, нежели днем раньше.
– Сено-солома… Хм… Кажись, получилось, – удивленно покрутил головой поручик.
Старый солдат Клюев тоже услышал где-то за бараками странные команды. С любопытством заглянул за угол.
Оказавшийся рядом солдат Ивашкин пригляделся и расхохотался:
– Тимофей, ты глянь, энто чего там… навязано-то?.. Хохма, да и только.
– Ивашкин, ты что, глухой? Что навязано?.. Слышишь?.. Сено там и солома. – пояснил поручик, сидящий уже верхом.
– Для чего энто, ваше благородие? – не понимал Ивашкин.
– Для пользы ради, – улыбаясь, кратко ответил Минский.
И вдруг с плаца до него донесся такой истеричный вопль, что резнуло ухо: «Ереме-ей!..» Поручик присмотрелся. Перед строем рекрутов вновь появился мордастый, с нависшими веками солдат с хлыстом в руке. Улыбка с лица поручика тут же исчезла, и он обреченно произнес:
– Что палка, что сено-солома, – все едино, муштра. Поехали.
И вскорости три всадника, завершив свою работу отводчиков в нынешнем рекрутском наборе, покинули пределы рекрутной станции, держа путь на Санкт-Петербург.
Глава 9. Указ для фельдмаршала
Генерал-фельдмаршал Шереметев с уставшим видом сидел за столом в просторной избе своего временного штаба в Казани и знакомился с указом царя Петра. Перед ним стоял сержант Щепотев. Поодаль за ним, у входа, – денщик фельдмаршала Зубов.
– …Ныне посылаю к вам указ с сержантом господином Щепотевым, – прочитав вслух одну из первых строк, фельдмаршал приподнял глаза и подозрительно покосился на сержанта, – коему велено быть при вас на некоторое время. И что он вам будет доносить, извольте… м-м-м, чинить… – Шереметев нервно закашлял, бросив исподлобья недовольный взгляд на сержанта. – Ему и при нем четырем солдатам провиант и конский корм велите давать в достатке. – Закончив читать одно послание, фельдмаршал неторопливо развернул другое. Его читал он не спеша, уже про себя, лишь шевеля губами. Видно было, как он что-то в письме сосредоточенно перечитывал дважды.
Ознакомившись с посланиями, Шереметев наконец-то оторвался от бумаг. Протирая неторопливо глаза, удрученно произнес:
– И сие мне заместо отдыха в Москве, о коем просил я государя. – Вновь покосившись на Щепотева, поинтересовался с явным недовольством: – А тебя, господин сержант, государь никак приставил ко мне бдить за действиями моими?
– Ваше высокопревосходительство, я слуга государев и делаю, что мне велено, – ответил сержант.
– Ну-ну… – глубоко вздохнул фельдмаршал, пряча письма в кожаную суму. – Зубов! – окликнул он денщика, стоящего у входа. – Распорядись-ка господина сержанта и его сотоварищей поставить на довольствие. – Шереметев вновь посмотрел на сержанта. – Ступай покуда. Будет нужда, позову.
Щепотев козырнул, развернулся и исчез за дверью.
– В Казани живу, яко в крымском полону… Ох, не по душе мне воевать с соотечественниками, тем паче с простым людом. За сие карательное дело бог не вознаградит, – недовольно ворчал фельдмаршал. – Зубов, собери-ка, голубчик, военный совет. И еще… за сержантом сим распорядись-ка, чтоб приглядывали.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – отчеканил денщик.
Часть четвертая
Глава 1. Прибытие в морской полк
Стоял морозный день. Сугробами лежал февральский снег. Настойчиво дул с переменной силой пронизывающий ветер. По новоустроенным улицам молодого города, под вооруженным конвоем из четырех солдат, уминая хрустящий снег, двигалась группа рекрутов с полста душ. Дикими, испуганными глазами, с неясными мыслями и в тоже время с явным любопытством, озирались они по сторонам, оказавшись в Санкт-Петербурге впервые: одноэтажные, реже в два этажа новые деревянные постройки (жилые дома, склады, бараки), разбросанные поодаль друг от друга, на соседнем острове на земляном валу громоздилась бревенчатая городская крепость, а за ее стенами возвышались шпили с крестами деревянной церкви Святых первоверховных апостолов Петра и Павла. А чуть дальше виднелись мачты русских кораблей, пришвартованных на зимнюю стоянку в морской протоке. Впечатление от увиденного было смешанным. Больше всего поражало несчетное количество работных людей. Кругом шла стройка: стучали топоры, визжали пилы, дымили костры. Рабочие были повсюду. Их лица были голодные и измученные. Несмотря на крепкий мороз и ледяной ветер, они таскали камни, бревна, землю. Дохлые от бескормицы лошади из последних сил тянули сани, груженные камнем, лесом. Где-то поблизости Лешка Овечкин услышал крики – крики, которые издают от боли. Пригляделся. Солдаты-стражники били батогами кого-то из работников, били жестоко, долго.