Морской царь

По дороге на Стрельбище, снова уже в который раз он думал о снаряжении в верховья Яика похода за дубовым лесом. Раз аборики оттуда свои плоты пригоняют, то почему бы и дарпольцам уже этой весной их не пригнать. Однако вряд ли кого из воевод в разгар зимы обрадует такой поход. Хоть ты сам в него отправляйся.

На длинной в полверсты вырубке заканчивались последние приготовления к испытаниям. Ратай, в свои девятнадцать лет чудо-оружейник и чудо-придумщик, чье способности уже давно никем не оспаривались, даже не удостоил князя приветствия, лишь быстро глянул и продолжал готовить свой камнемет к действию.

Это были уже шестые испытания Большой колесной пращницы. Замысел Ратая был весьма заманчив: не возводить во время похода всякий раз новую Большую пращницу, а иметь готовую под рукой – скинул чехол, удлинил коромысло, насыпал десять пудов земли в корзину противовеса и метай по пять пудов камней на двести-триста саженей, легко разворачивая пращницу в нужную сторону. Однако пять предыдущих раз собранная машина от десятка выстрелов приходила в полную негодность: ломались толстые брусья станины, отлетала часть коромысла, выскакивали скрепы на стыках, переворачивалась сама пращница. Но сегодня Ратай применил новшества: вместо обычных гвоздей использовал винтовые гвозди, которые ему изготовил один из ромейских умельцев, наложил железные накладки на самые «хрупкие места», а станину завалил мешками с землей. И теперь после двадцатого выстрела пращница лишь слегка поскрипывала, да пришлось несколько вылезших винтов подкрутить.

– А? Как?! – победно глянул главный оружейник на князя, сияя белесыми глазами.

– Когда умен, тогда умен, – похвалил Дарник и вручил Ратаю сорок дирхемов, десять из которых тот должен был раздать помощникам, десять оставить себе, а двадцать тайком вернуть назад. Чего не сделаешь, чтобы возбудить в дарпольцах тягу к богатству!

Ратай напоминал ему самого себя четырнадцатилетнего, когда они с Клычем, побратимом из соседнего селища придумывали локтевой щит с шипами, пращу-ложку, боевой цеп, лепестковое копье и даже соорудили боевую колесницу на двухаршинных колесах, слишком поздно сообразив, что по их лесам на колесницах много не наездишь.

В городе князя поджидал вернувшийся из Хемода Сигиберд:

– Милиду там принимают, как настоящую царицу. С Альдарика вообще глаз не сводят, особенно им нравится, что твой сын носит готское имя.

– А ночуют они где? – Дарника больше интересовали жилищные подробности.

– Всех женщин разобрали по самым богатым семьям. Милида прошедшую ночь ночевала у старосты гильдии стеклодувов, эту ночь будет ночевать у старосты ювелиров.

Самым приятным для Дарника было то, что восторги Сигиберда слышали окружающие князя ратники и воеводы.

Вечером на Ближнем Круге, куда кроме Корнея и Гладилы входили Ратай и Сигиберд решали, как быть с пропавшими наконечниками стрел и коровами.

– Пока наконечники не найдут, стрел на охоту не выдавать, – распорядился Дарник.

Советники недоуменно переглянулись между собой: а чем же охотиться? Большая загонная охота намечалась уже через два дня.

– Готовьте камнеметы, пращи и самострелы. Железа на наконечники нет и взять неоткуда. Кто захочет, может сдать свои доспехи на переплавку в наконечники.

Корней с Ратаем прыснули от смеха. Рыбья Кровь оставался невозмутимым.

– А с коровами что? – спросил Гладила.

– Объявить, что убийство коровы отныне будет приравнено к убийству человека.

После камнеметов для охоты это было уже не так вызывающе.

При возвращении в хоромы, князь обнаружил, что, несмотря на соструганную с лестницы обгорелость, наверху нестерпимо воняет не только гарью, но и мочой, от выплеснутого им поганого ведра. Лучшим выходом было отправиться ночевать в Корзину, но если взять туда Евлу, то обидится стратигесса Лидия – Дарник знал, что обе наложницы ревниво ведут подсчет его посещениям.

Абсолютно все в Дарполе, включая умницу Корнея, были уверены, что их князь с Лидией стали полюбовниками еще во время «Дикейского сидения», когда ночевали в одной горнице в захваченом словенами дворце дикейского стратига шесть лет назад. Иначе с какой стати она прибыла из Константинополя в хазарский Ирбень прямо перед переправой дарникского войска через Итиль. Вот так вошла в княжеский шатер якобы в гости и уже из него не выходила до самой Яик-реки. Лишь прибытие в Дарполь Милиды вынудило горделивую патрициантку переместиться в отдельное жилье. Внешне все подавалось, как желание стратигессы продолжить «Жизнеописания словенского князя», написаное в Дикее отцом Паисием и имевшее большой успех в Константинополе и Херсонесе. А что там еще в ее душе на самом деле, кто это может знать? Ведь даже когда у них дело дошло до постели, она вела себя так, словно это ее совсем не касается, мол, делай со мной что хочешь, я тут не причем. Поначалу такое ее безучастие порядком озадачивало Дарника, но скоро он стал находить в этом даже какую-то милую женскую причуду: пылкости ему хватает с Евлой и Милидой, пусть будет и одна непылкость.