Но какая, впрочем, разница? Игнат, даже если благополучно выбрался на берег, уже не был так тотально опасен, как за штурвалом яхты. Я сейчас не хотел думать о нем. Слезы мучительной жалости к Ирине застилали мне глаза. Если б она кричала, ругалась, била меня по щекам, обвиняя во всем, – мне было бы легче. Но эта доверительная покорность, эта безусловная вера в меня растворяла мои чувства в слезах нежности и бесконечной благодарности.
Я порывисто обнял девушку, крепко прижал ее к себе. Боясь шелохнуться, мы долго сидели так и не выпускали друг друга из объятий. Потом Ирина опустила голову мне на колени. Наверное, она заснула. И я, не веря в то, что в такой обстановке можно спать, тоже задремал. Нервная система спасала себя, затормаживая работу мозга. Только вот зачем она спасала себя? Для чего?
Время в замкнутом пространстве обладает странными свойствами. Когда я открыл глаза, мне показалось, что в этом полузатопленном трюме я провел никак не меньше половины своей жизни. Ирина тоже не спала, но все еще крепко обнимала мои колени и смотрела на черную, пахнущую соляркой поверхность воды.
– Смотри, – прошептала она. – Ступеньку залило…
Я только сейчас обратил внимание на то, что мои ноги стоят по щиколотку в воде. Уровень воды поднялся. Давление, как поршень в шприце, толкало ее верх, выдавливая через дверную щель остатки воздуха.
– Как ты думаешь, – спросила Ирина и замолчала, раздумывая, как бы легче спросить о том, что ее беспокоило, да так и не придумала.
Но я догадался, о чем она хотела меня спросить – надолго ли нам хватит воздуха?
Это качество я выделял в ней особенно: Ирина всегда осторожно обращалась со словами. Она уделяла им излишнее внимание, словно все ее словесное общение с людьми являло собой процесс составления важного договора, в котором каждое слово, каждый пунктуационный знак имел юридическое значение. Говоря на жаргоне, Ирина всегда «отвечала за базар» в противовес большинству женщин, для которых слова значат несоизмеримо меньше, нежели взгляды и жесты. «Когда женщина говорит «нет, никогда», это означает «да, конечно, только чуть позже» – это точное наблюдение ни под каким соусом не относилось к Ирине. Если она говорила «нет», то подразумевала только категорическое отрицание, причем не только сейчас, но и во всем обозримом будущем. Ежели она колебалась, то предпочитала промолчать.
Я хорошо помнил, как принял ее на работу в агентство. На объявление в газете о том, что «детективному агентству требуется коммуникабельная, общительная девушка, обладающая хорошей физической подготовкой и логическим мышлением», откликнулись толпы логически мыслящих особей женского пола в возрасте от подросткового до пенсионного. Несколько дней кряду я проводил собеседования, поражаясь тому, как вольно соискательницы трактуют требования к кандидату, обозначенные в объявлении. «Вы же сами писали, что нужна девушка с хорошей физической подготовкой!» – недоумевала девица с пышными формами, прохаживаясь по кабинету, словно по панели. Убедившись, что я уже обратил внимание на ее ноги и жестоко укороченную юбку, больше напоминающую резиночку для трусиков, она принялась поднимать мое впечатление до высшего состояния и провела ладонями по груди, талии и бедрам. «Можете проверить, у меня почти шестьдесят-девяносто-шестьдесят!» – добавила она. «Вы, наверное, хотели сказать девяносто-шестьдесят-девяносто?» – поправил я. Другая соискательница, которая уже добросовестно позаботилась о том, чтобы хорошо выглядеть в гробу, села в противоположном конце моего кабинета, метрах в пяти от меня, закурила, пряча лицо за дымовой завесой, и низким голосом, в котором угадывалась скрытая угроза, сказала: «Я четыре раза была замужем. И все мужья ушли от меня, потому что не выдержали моего феноменального логического мышления. Мне скучно читать детективы, ибо уже на второй странице я знаю, кто преступник…»