Морской узелок. Рассказы

Боцман подтолкнул Фалалея к трапу. Оставив шляпу в руках командира, Фалалей скатился вниз, скользнув по поручням руками. Боцман достал из кармана линек и, схватив Фалалея за локоть, приговаривал, похлестывая себя веревкой (так рассерженный тигр бьет себя хвостом по бедрам):

— Не за то тебя, хлопче, пороть буду, что шляпу купил…

— А за что же, дяденька?

— А за то, что меня на берегу бросил. Держался бы за большой палец, так ни!..

Последняя лодка с испанцами отчалила от борта фрегата, но держалась неподалеку. Козин остался на юте со шляпой Фалалея в руках: он не знал, что с ней делать.

— Глупо, сударь, глупо! — бранил он себя.

«Разбойники» расселись в своей лодке на ящиках и бочках. Послышался рокот гитары, стрекотание мандолин — испанцы запели.

— Опять «Марш Риего»!

Козин, не помня себя от гнева, швырнул шляпу Фалалея за борт.

Она поплыла. С лодки заметили, подплыли к шляпе, выловили и со смехом повесили сушить.

С крепости бухнула пушка… Солнце скрылось за горой в золотистой пыли. На военных кораблях всех наций началась церемония спуска флага. Команда «Проворного» стояла в строю. Рокотали барабаны. Свистала флейта Фалалея. На британском флагмане играл оркестр. С крепости пели рожки горнистов. На «Проворном» после спуска флага хор в пятьсот голосов пропел вечернюю молитву.

Ночь накрыла рейд и горы, разом задернула синь занавесом серых облаков. В небе — ни одной звезды. Только скупые клотиковые огни созвездием своим говорили о том, что на рейде много кораблей. Ничего не стало видно. Порт не уснул — началась безмолвная ночная жизнь: парусные лодки носились, подобно летучим мышам, меж кораблями, со всех сторон слышался плеск весел.

Стоя на вахте, мичман Бодиско не раз слышал, что к самому фрегату крадутся лодки.

— Вахтенные! Не зевать! — покрикивал мичман, услышав, что близко стукнуло весло, и крикнул по-английски: — Лодка, прочь!

Разобрав из сеток койки, команда «Проворного» подвешивала их, готовясь спать. В кубрике было шумно. Все матросы бранили Чепурного за то, что он отвесил Фалалею двадцать линьков.

— В гвардейском экипаже порки не полагается!

— Так Козин дал приказ! — оправдывался Чепурной. — Должен я слушать приказ или нет?!

— Матросов не порют, — ныл Фалалей.

— Так ты не матрос, а дудка!

— Юнга я!

— Юнгов в поход не берут.

— А вот взяли! Кинусь вот в море! А то убегу с корабля к испанцам! — жалобно причитал Фалалей, вытирая сухие глаза.

— Ну, хлопче, ну! Я тебе кинусь! Я тебе… Я тебя только для проформы, а уж кинешься в море — я тебя тогда!

— Братцы! Он меня еще пороть хочет!

— Не бойся, дудка, не дадим!.. Чепурной, брось манеру линек в кармане носить!

— Братцы, отымите у него линек, — посоветовал Фалалей.

Чепурной сам смотал линек в комок и вышвырнул за борт, в открытый полупортик.

Команда угомонилась, но по вздохам и шепоту было слышно, что многие не спят. Фалалей прислушивался к шороху волн за бортом, плеску и стуку лодочных весел и голосам. Первым захрапел Чепурной.

— Захрюкал кабан! — громко сказал Фалалей.

Никто не отозвался.

В кают-компании, за трубкой после ужина, офицерская молодежь, утомленная бестолковым днем, вяло отозвалась на предложение Бодиско обсудить поступок командира.

— Нас послали сюда на плохое дело. Он разлакомится, пожалуй: палки введет…

— Полно, Бодиско! Ты из мухи делаешь слона, — устало махнув рукой, сказал Бестужев.

Офицеры разошлись по своим каютам.

Мичман Беляев беспечно и крепко спал в своей каюте, забыв задвинуть засов. Лейтенант Бестужев вошел в каюту, зажег свечу и принялся трясти Беляева:

— Сашенька, беда! Вставай! Фалалей пропал!

— Фу-ты! Что за вздор!

— Вставай же, говорю! Надо доложить капитану.

Беляев поспешно оделся.

На палубе, куда они с Бестужевым вышли, их ждал Чепурной. Он всхлипывал:

— Так я же его только для проформы постегал! А он — в море! Свою шляпу ловить. Боже ж мой! Христианина будут есть чужие раки…

Беляев прикрикнул на боцмана:

— Что за галиматья! Ты видел, что он кинулся в воду?

— Ни!

— Так и не болтай вздора! Малютка не таков, чтобы топиться. Бодиско, доложи Николаю Алексеичу. Я не могу сам явиться — я арестован…

Козин еще не спал, занося при свете восковой свечи в свой журнал события дня. Капитан приказал осторожно, не тревожа команды, обыскать фрегат. Оказалось, что вместе с Фалалеем пропали его флейта и сумка.

— Морскому царю теперь играет наш хлопчик! — горестно воскликнул Чепурной.

— Молчать, боцман! — грозно крикнул капитан. — Где ты видел, чтобы матрос российского флота топился? Он сбежал. Эти канальи всё вертелись до ночи около фрегата…

Козин выслал боцмана, вернул Беляеву кортик и сказал:

— Сашенька, прости меня, я переборщил…

— Я не сержусь, Николай Алексеич, но что же нам делать!

— Спусти вельбот, бери людей. Отправляйся немедля и обыщи лодки инсургентов.[13] Я заметил, что они стоят близ купеческой стенки.

— Помилуйте, Николай Алексеич, ночь! Нас могут встретить выстрелами…

— Ничего. Лорд Чатам их держит в строгости. Не бойся.

— Я не боюсь, но насколько это удобно для нашего флага?