Морской волчонок

Незаметно для самого себя я скоро подружился с молодым перевозчиком, знакомство с которым было начато при таких необычайных обстоятельствах. Гарри Блю пользовался репутацией доброго и смелого малого; на мою детскую привязанность он отвечал тем же – ему, видно, моя дружба тоже была приятна. Все свои свободные минуты Гарри посвящал мне, стараясь как можно скорее сделать из меня отличного пловца и гребца. Я оказался способным учеником и в очень короткий срок научился грести, работая сразу обеими руками, причем с таким искусством, какого даже трудно было ожидать от ребенка моих лет. Как я гордился, когда получал позволение отшвартовать лодку от пристани, где она постоянно была привязана, и привести ее порой на другой конец бухты, чтобы взять там ожидавшего меня Гарри. При этом, проезжая вдоль берега или мимо корабля, стоявшего на якоре, я иногда слышал не особенно лестные замечания в свой адрес, сопровождавшиеся взрывами хохота и насмешками:

«Посмотрите-ка на этого мальца! И как это он умудряется держать весла в руках?»

Но эти шутки меня нисколько не оскорбляли; напротив, я всегда очень гордился, что, несмотря на свой возраст, я умел управлять лодкой так же хорошо, если не лучше, чем многие мальчики даже вдвое старше меня.

Все это привело к тому, что постепенно меня совсем перестали задирать насмешками. А деревенские жители так даже на все лады хвалили меня за мое искусство и частенько шутя называли «маленьким перевозчиком» или «молодым матросиком», но чаще всего – «морским волчонком». Отец, заметив мою непреодолимую страсть к морю, решил сделать меня моряком, и если бы он не умер так скоро, то я, наверное, отправился бы с ним в следующее же путешествие. Мать, со своей стороны, не только ничего не имела против того, чтобы я стал моряком, но даже как будто старалась развить во мне любовь ко всему морскому и с этой целью всегда одевала меня матросом: голубые панталоны и куртка, черный шелковый галстук и большой отложной воротник. Мне очень нравилось разыгрывать из себя матроса, и, по всей вероятности, этот мой костюм и послужил поводом для насмешливого прозвища «морской волчонок». Но я, как уже говорил вам, не только не обижался, а, напротив, гордился этим прозвищем, тем более что в первый раз так назвал меня Гарри Блю.

В это время дела Гарри шли отлично. У него было два судна. Большее из них, так называемый ботик, использовалось, когда человека три или четыре из приезжих изъявляли желание совершить прогулку по морю под парусами, а меньшее, гичка[5], обычно служило для перевозки пассажиров. Во время купального сезона, когда к нам наезжало немало охотников до всякого рода экскурсий, ботик то и дело оказывался занятым, тогда как гичка все это время праздно стояла у пристани. Гарри Блю, желая доставить удовольствие своему маленькому другу, позволял мне в такие часы пользоваться гичкой для катания по бухте и даже, если мне была охота, прихватывать с собой кого-нибудь из товарищей.

После школы я обычно шел к тому месту, где стояла привязанной гичка, отшвартовывал ее и катался по всей бухте от одного края до другого; но я редко бывал один, потому что большинство моих школьных товарищей, как и я, бредили кораблями, и не один из них завидовал неоценимой привилегии располагать лодкой по своему усмотрению. Таким образом, я почти ежедневно вместе с кем-нибудь из друзей катался в гичке, если только, конечно, погода была хороша. Разъезжая по бухте, я всегда старался держаться невдалеке от берега, чтобы волны ненароком не перевернули мое утлое суденышко.

Но с каждым днем я становился все смелее и смелее и дошел, наконец, до того, что уже больше чем на целую милю[6] отплывал от берега в открытое море. Мой друг Гарри Блю наконец заметил это и сделал мне выговор довольно суровым тоном; но этот выговор вовсе не произвел на меня должного впечатления, потому что мне тут же случайно удалось услышать, как Гарри, отойдя от меня, сказал одному из своих товарищей:

– Удивительный ребенок, не правда ли, Боб? В нем сразу видна порода, и он, наверное, станет настоящим моряком, как бы мало ни пришлось ему жить на свете.

Из этого разговора я вывел заключение, что Гарри, собственно говоря, в душе вовсе не порицает меня за мою смелость; поэтому его приказание не удаляться от берега не возымело никакого действия.

Скоро я и думать забыл о полученном выговоре, и мое непослушание, как вы сейчас увидите, опять чуть не стоило мне жизни.

Но сначала я вам расскажу о несчастном событии, которое произвело настоящий переворот в моей судьбе.

Я вам уже говорил, что мой отец находился в плавании. Он командовал купеческим кораблем, совершавшим рейсы между американскими колониями, и так редко бывал дома, что я его почти не помню.

С того самого дня, как мы получили грустное известие о крушении корабля и о гибели отца, мать моя начала таять и, казалось, только одного и хотела – как можно скорее свидеться в лучшем мире с тем, кого она потеряла здесь. Небо не замедлило исполнить ее желание: несколько недель спустя я уже провожал мою бедную мать к ее последнему жилищу.