– Вы всегда были и остались лавочником, Генрих, – ответил Зейсс-Инкварт, – в приличном обществе подобает соблюдать правила. О каком украденном речь – все законно куплено у владельцев, о чем имеются документы. Иных бумаг и свидетелей не осталось – чтобы доказать обратное, целой армии законников придется трудиться до конца века! И есть огромное количество не столь известных полотен кисти того же Рембрандта, однако же стоящих огромных денег. А лет через десять вполне может всплыть и «Дозор», спасенный каким-нибудь патриотом, уж историю придумать несложно. Не говоря уже о том, что когда русские потребуют от нас возместить сожженные дворцы Петергофа и других мест, лучше ведь будет расплатиться чужим, а не своим? Вот только, Генрих, в этом деле все замкнуто на меня – и с моей смертью будет утеряно. А зная вас, не поверю, что вы упустите даже не миллионы – миллиарды. Хватит и вам, и мне – и на то, чтобы жить безбедно, и на возрождение Германии после.
– Артур, вы просто на удивление наивны, – сказал Гиммлер. – Мои люди были возле вас с самого начала. Я могу на память назвать вам с десяток тайников и каналов, куда ушли ваши сокровища. И кстати, я бы на вашем месте не настолько доверял швейцарским банкам. Когда победители будут искать золото рейха, думаете, швейцарцы откажут?
– А бумаги к каждому сокровищу, подтверждающие законность владения, тоже у вас? – усмехнулся Зейсс-Инкварт, – и списки тех, на чье имя лежат вклады? Не нацистов и даже нередко не немцев – вполне добропорядочных граждан. Англосаксы никогда не посягнут на право частной собственности – скорее небо на землю упадет. У меня куда больше, чем у вас, бюрократического опыта – я хорошо знаю, что бумага, подтверждающая факт, бывает важнее самого факта. Тот же Рембрандт, без документов, свидетельствующих о законности вашего приобретения – это опасная улика. А с документами – ценность, легко обращаемая в деньги.
– Развязать язык можно любому, – произнес Гиммлер, – так не проще ли мне…
– А у вас есть на это время? – спросил Зейсс-Инкварт. – Вы никак не сможете быстро проверить сказанное мной. Как скоро русские будут здесь, с учетом того, как быстро они вырвались от Одера? Гамбург вот-вот падет, Берлин окружен, южные земли потеряны полностью. От Германии остался огрызок, быстро сокращающийся, скоро его захлестнет волна. И никто сейчас не заключит с нами мир – уже поздно! Надеюсь, вы не намерены всерьез воспринимать сказанное Геббельсом: «Если германская нация не сумела покорить даже славян, она не имеет права на жизнь»? Мы сейчас можем выжить лишь русским или англосаксонским вассалом, нравится это вам или нет. Я выбрал сторону – потому что именно Сталин, скорее всего, возьмет всю, или почти всю Германию. Вы можете предложить иной вариант?
– В вашей логике есть изъян, – сказал Гиммлер, – допустим, я вам поверил, что судьба нации беспокоит вас лично больше, чем своя. Германо-российский союз всегда был и будет кошмаром для британцев, и они сделают все, чтобы он не состоялся. Ну а янки – это те же альбионцы. Потому если англосаксы займут хотя бы часть германской территории, после они будут заинтересованы требовать одновременного вывода и своих, и русских войск. И Германия останется суверенной – конечно, на нас наложат ограничения, а заставят уплатить по всем счетам, но это все же лучше, чем стать русским протекторатом.
– Я реалист, – сказал Зейсс-Инкварт. – У вас есть план? И средства для его осуществления?
– Ваш договор с Роммелем, – произнес Гиммлер. – Сражающаяся Германия была предусмотрена, или это импровизация? Вы знали?
– Я похож на Барраса, который, на свою голову, вытянул наверх Бонапарта? Лис никогда не казался мне политической фигурой. Я должен был учесть влияние его приятеля, Штрелина. А что в игре там окажется и Герделер, вовсе не было предусмотрено планом.