Морской Волк #13-15 - Красный тайфун

А здесь празднуют победу. Только салюта не хватает – а так счастливые лица, радость, иллюминация вместо затемнения. Девушки в лучших нарядах, под руку с офицерами – на взгляд Лиды, заняться проституцией было более нравственно, чем восторгаться героями-победителями этой войны. Уж лучше американские бомбы на этот проклятый город, и пепел, и трупы – чем эта постылая работа в госпитале и шестиместная комната в общаге! Даже не медсестрой или фельдшером – а чем-то между уборщицей и санитаркой. И ни минуты побыть наедине с собой – разве что по улицам болтаться, так холодно уже и мокро. Скорее бы вернулась Анна Андреевна, тогда можно у нее пожить!

– Чуковская! К начальнику тебя.

Что-о? Господи, за что мне такое наказание! Мы тут как крепостные – даже место работы не выбираем, вот захотелось кому-то – и тебя, как вещь, взяли и переставили на другой участок. И ведь не отказаться – в статусе «принудительно трудоустроенной» за это сразу статья, и на 101-й километр, ну а там в сельскую больницу распределят! Ничего, мрази большевистские, вам это все припомнится!

Это был даже не госпиталь, а дурдом! Со стальными дверями и рослыми злыми санитарами (и санитарками, в женском отделении), низкие потолки словно давили на голову. А работа та же – вымой, принеси, убери. Хождение по кругам ада. Господи, дай мне силы это перенести!

Хотя и в Бога Лидочка не слишком верила. После того, как Церковь (причем не только в Москве, но и в Риме!) пошла на сговор с безбожным коммунистическим режимом. Променяли веру на пирог!

– Чуковская! Сегодня тебе убирать в блоке два-сто.

Судя по номеру, второй этаж. Но в общем коридоре не было палат с таким номером – оказалось, надо спуститься на первый, пройти по лабиринту коридоров и в конце подняться по узкой лестнице. В предбаннике у стола с телефоном читала книжку дежурная медсестра. Стальная дверь, за ней коридорчик, всего две палаты с номерами 101 и 102 и санузел.

– Из сто второй вчера увезли. В сто первой пока живая. В разговоры не вступать – вообще, подруга, чем меньше ты будешь смотреть и запоминать, тем лучше для тебя. Если что – меня зови.

Лиду удивило, с каким равнодушием сестра сказала, «пока живая». Дверь захлопнулась со звуком, будто щелкнул затвор. Окон не было, тускло горели слабые лампочки, а еще стоял запах, хорошо знакомый по госпиталю: крови, гнилого мяса и смерти. Подавляя брезгливость, Лида прошла к раковине, налила в ведро воды, намочила тряпку. Быстро пройтись по полу и назад – вряд ли тут будут сильно придираться к качеству работы?

– Кто тут? Ты новенькая? Я тебя не знаю.

Тело на кровати – женщина, судя по голосу, молодая. Лицо в ужасных кровавых язвах – увидев, Лида еле сдержала тошноту. А вдруг это заразно – близко не подходить!

– Маняша, из соседней, жива еще?

Лида отрицательно мотнула головой.

– Отмучилась, значит. Скоро и мне. Не бойся, не заражу. Это не инфекция.

Лида пожала плечами. Странно – женщина вовсе не была похожа на сумасшедшую, уж на них Лидочка уже успела насмотреться. Но тогда – что она делает здесь?

– Я – Елена Осипова. Ты что, не знаешь? А в тридцать четвертом мой портрет в «Правде» был, на передовице! Я была делегатом Семнадцатого съезда. Орденоносец, коммунистка. А до того – в двадцатом, выводила в расход белых гадов! С девяносто восьмого года я – ты мне не веришь? А зря!

Поверить было трудно – даже с обезображенным лицом женщине явно нельзя было дать пятьдесят два года! Может, это и есть ее диагноз – кто-то себя Наполеоном мнит, а кто-то делегаткой съезда? Но отчего тогда секретность и отдельная палата? Или большевики боятся дискредитации советской власти – а в самом деле, отчего всяких там в палатах хватает, но вот ни одного «товарища Сталина» нет? Наверное, оттого, что такого пациента бы не в дурку повезли, а сразу в «Кресты»?

– А в вечную жизнь и молодость веришь? – спросила женщина. – И правильно, что нет. А я вот поверила и согласилась. Теперь подыхаю – отработанным материалом! А так хотелось увидеть – победу коммунизма и всемирный СССР! Завтра или послезавтра умру – видела уже, как это происходит. На лицо мое смотришь – а внутри у меня то же самое. Если тебя когда-нибудь к вышке приговорят и предложат медицинские эксперименты взамен – не соглашайся ни за что. От пули помирать оно куда легче. А я ведь по накатанной шла, не подопытной – те передо мной были, на которых проверяли. Думали, что нашли путь – а оказалось, что лишь срок чуть дольше. И мозг сгнивает последним – так что я сейчас в здравом уме, и почти до самого конца так буду. Господи, за что – вот никогда не верила, что ты есть, но неужели правда? И не может одна душа в двух телах сразу существовать!

Лида колебалась – бежать, зовя санитарку, или остаться послушать еще? Любопытство все же взяло верх.

– Я все равно сдохну, мне терять нечего, – сказала Осипова, как обрубив концы, – тебе расскажу, слушай. Пусть люди знают. Господи, я, коммунистка со стажем, к тебе обращаюсь! Если согрешили мы против того, что тобой заведено, прости! А ты – с тем, что я расскажу, делай что хочешь! Ты образованная вообще?