Морской волк

Но сон мой начал меняться. Ритм становился все короче и короче. Меня начало толкать из стороны в сторону, с неприятной быстротой. Я едва переводил дух, с такой стремительностью мчался я сквозь небеса. Гонг грохотал все чаще и яростнее. Я ждал его звука с невыразимым ужасом. Потом мне казалось, что меня тащат по хрустящему песку, белому и раскаленному солнцем. Мною овладело чувство невыразимой тоски. Мою кожу опалял огонь. Гонг гудел, как похоронный колокол. Сверкающие точки мчались мимо меня бесконечным потоком, как будто все звездные системы провалились в пустоту. Я вздохнул, мучительно перевел дыхание и открыл глаза. Два человека, стоя на коленях, хлопотали надо мной. То, что казалось мне могучим ритмом, было покачиванием судна на волнах. Ужасный гонг оказался висевшей на стене сковородой, которая бренчала и дребезжала при каждом наклоне судна. Хрустящий, палящий песок был ничем иным, как жесткими ладонями человека, растиравшего мою обнаженную грудь. Я застонал от боли и приподнял голову. Моя грудь стала шероховатой и красной и я увидел мелкие капельки крови, проступившие сквозь воспаленную кожу.

– Хватит, Ионсон, – сказал один из двоих людей. – Разве вы не видите, что совсем содрали с молодчика кожу?

Тот, кого назвали Ионсоном, человек тяжелого скандинавского типа, перестал растирать меня и неуклюже поднялся на ноги. У говорившего с ним – судя по выговору, лондонского «кокней» – были мелкие, почти женственные черты лица. Грязноватый полотняный колпак на его голове и не менее грязный передник на тощих бедрах изобличали в нем повара той уже несомненно грязной судовой кухни, в которой я оказался.

– Ну, как вы себя чувствуете, сэр? – спросил он с угодливой улыбкой, достающейся лишь в наследство от целых поколений получавших на чай предков.

Вместо ответа, я с усилием привел себя в сидячее положение и затем, при помощи Ионсона, встал на ноги. Лязг и дребезжание сковороды ужасно царапали мне по нервам. Я не мог собраться с мыслями. Ухватившись за стенку, грязь которой заставила меня стиснуть зубы от отвращения, я потянулся через горячую плиту к надоедливой посудине, снял ее с гвоздя и положил в ящик с углем.

Повар ухмыльнулся при таком проявлении моей нервности. Он сунул мне в руку дымящуюся кружку с какой-то бурдой и сказал:

– Выпейте, вам полезно!

Это был отвратительный отвар, сходивший за кофе, но во всяком случае, он согрел и оживил меня. Прихлебывая этот напиток, я рассматривал свою разодранную и окровавленную грудь и потом поглядел на скандинава.

– Благодарю вас, мистер Ионсон, – сказал я. – Но не думаете ли вы, что применили слишком героические меры?

Скорее по моим жестам, чем по моим словам, он понял упрек и показал мне свою ладонь. Это была необыкновенно мозолистая рука. Я провел пальцами по ее роговым выступам, и зубы у меня снова сжались от ужасного ощущения шероховатости.

– Меня зовут Джонсон, а не Ионсон, – сказал он на очень хорошем, хотя и медленном английском языке, с почти незаметным акцентом.

В его бледно-голубых глазах светился кроткий протест и в то же время робкая откровенность и мужественность, сразу расположившие меня к нему.

– Благодарю вас, мистер Джонсон, – поправился я и протянул ему руку.

Он медлил, и в неуклюжем смущении переминался с ноги на ногу. Но потом с размаху схватил мою руку и сердечно пожал ее.

– Нет ли у вас какого-нибудь сухого платья для меня? – спросил я повара.

– Есть, сэр, – радостно и весело отозвался тот. – Я сбегаю вниз и поищу, если вы, сэр, не побрезгуете надеть мои вещи.

Он вышел, или вернее, выскользнул из дверей, с проворством и увертливостью движений, в которых мне показалось что-то кошачье. Эта скользкость и увертливость оказались, как я впоследствии убедился, самыми характерными его чертами.

– Где же это я? – спросил я Джонсона, в котором не без основания предположил одного из матросов. – Что это за судно, и куда оно идет?

– Вы – около Фараллонских островов, на юго-запад от них, – медлительно и методично ответил он, как будто стараясь выразиться как можно лучше по-английски и строго следуя порядку моих вопросов. – Это шхуна «Призрак», которая идет бить котиков у берегов Японии.

– А как зовут капитана? Мне необходимо повидаться с ним, как только я оденусь.

На лице Джонсона отразилось крайнее смущение. Он долго возился, пока подобрал в своем словаре полный ответ.

– Капитан – Вольф Ларсен – так люди называют его. Я никогда не слыхал его настоящего имени. Но советую вам говорить с ним поосторожнее. Он сегодня бесится. Штурман…

Он не окончил фразы, так как в кухню нырнул повар.

– Убирайтесь-ка лучше отсюда, Ионсон, – сказал он. – Капитан потребует вас на палубу, а сегодня не такой день, чтобы ссориться с ним.

Джонсон послушно направился к двери, но в то же время через плечо повара кивнул мне с необычайной серьезностью и значительностью, как будто хотел подчеркнуть свое прерванное замечание и внушить мне необходимость быть осторожным в разговоре с капитаном.

На руке у повара висела кучка скверной с виду и дурно пахнувшей одежды.