Морской закон, рыбья правда(СИ)

— А откуда они энергию возьмут на разогрев? — удивилась Майя. — При заморозке-то энергия выделяется. Правда, я вот в юности тоже думала: а что если двуногий маг воды наморозит, а на выделившуюся энергию остальное разогреет? Это же так просто! Но нет, у них никак не выходит. Не умеют они этими штуками управлять.

Майя говорила на ронском наречии довольно медленно, с сильнейшим акцентом: неправильно ставила все ударения и делала паузы для дыхания в середине слов. Но грамматически все ее предложения выстроены были безупречно.

Для Зуры все эти рассуждения об энергиях, заморозке и разогреве звучали бесполезным шумом.

— А почему ты не погреешь? — выбрала она из речи Майи главное. — Ты-то умеешь.

— Действительно, — засмеялась Майя, — почему? — но так и продолжила сидеть на теплом камне, даже пальцем не пошевелила.

Зура покачала головой. В человеческом обличье Майя выглядела типичной жительницей Полуострова: смуглая, с выгоревшими до белизны волосами, с серо-зелеными искристыми глазищами. Ну разве что чересчур высокая и крепкая, но, пока она сидела, это было не очень заметно. Образ безыскусной рыбачки довершала домотканая кимара до середины икры, подпоясанная расшитым фартуком. На вид Майе было лет шестнадцать, но Зура уже знала, что настоящий возраст волшебницы ближе к сорока — всплыло в разговоре. Как и прочие представители морского народа, Майя говорила много, хотя большую часть ее слов никак нельзя было применить к делу.

— Эй, Лин! — Зура поднялась на камне во весь рост, сделавшись, таким образом, видимой магу. — Попроси Майю, чтобы подогрела тебе воду, а?

Маг охнул и тут же присел, как будто его видно было из-за чугунного края чана.

— С ума сошли! — крикнул он, стуча зубами. — Зачем вы за мной подглядываете?!

— Мы не подглядываем, — ответила Зура в ответ. — Мы тут загорали. Тебе надо было смотреть, где мыться собрался.

Маг произнес несколько слов — судя по интонации, непечатных, но язык Зура не узнала, — а потом кисло ответил:

— Еще не хватало магу воды попросить помощи с водой! Оставьте меня в покое, бесстыжие женщины. Кстати, Зура, тебе бы тоже не мешало помыться!

— Меня соль на коже не беспокоит, — пожала плечами Зура и снова вытянулась на теплых камнях.

Запрокинув голову, она смотрела на башню маяка и думала, что жизнь, как это ни удивительно, хороша.

* * *

С воды Тервириен, карабкающийся по холмам к двойному пику гор, выглядел пестро: беленые кварталы простых жителей с неожиданными мазками ярких цветов уступали место богатым домам купцов и банкиров из желтого и розового камня; из густых темно-зеленых пятен сосновых скверов прорастали белые башни волшебников (пять с половиной штук). Снизу, от моря, отлично было видно место впадение Виры в Теру, где размыто голубел в утреннем солнечном тумане крупнейший городской Храм четырех стихий. Школьный колокол как раз бил, слышно было даже отсюда.

Зура подумала, что если все пройдет хорошо, нужно будет заскочить туда, оставить четвертак — на удачу.

Лодка, влекомая волшебным ветром Лина, вошла в бухту Тервириена, провожаемая завистливыми взглядами моряков. Сам Лин стоял на корме и являл собой внушительную фигуру — на дне одного из своих сундуков он откопал парадную одежду. Состояла она из белоснежной сорочки с расшитым воротом и обшлагами, которые выглядывали из-под более короткой полотняной кимары — кстати говоря, тоже с вышитым орнаментом спереди. Хотя бы штаны, слава четырем ветрам, были без вышивки. Зато на зеленом шелковом дарколете[5] свободного места не осталось от ромбического узора, и даже бисон[6] Лин скрепил на виске причудливой брошкой в виде морского конька. Ни дать ни взять придворный.

К этому всему еще прилагались длинноносые туфли на каблуках. Последние делали Лина выше Зуры, чему, кажется, он втайне радовался. Но в лодке обутым было очень уж неудобно, поэтому туфли, завернутые в мешковину, лежали под лавкой, а сам Лин при всем этом великолепном наряде был босиком.

Порт в этот час, на исходе утра, казалось, кипел нездоровым оживлением: вернувшиеся с утреннего лова рыбаки разгружали лодки, в конце пирса развернулся рыбный рынок, хозяева ресторанов и харчевен отчаянно торговались за каждую паршивую вистигу… В общем, бардак стоял тот еще.

Перемирие с морским народом длилось уже несколько дней и должно было продлиться еще несколько недель, пока обе стороны зализывали раны. По условиям перемирия лов рыбы был запрещен, поэтому крупные рыболовецкие суда картелей томились на приколе. Что касается рыбаков, то они, наоборот, оживились: их низенькие лодки могли легко проскользнуть мимо сторожевого судна на траверзе бухты. Кроме того, как рассказал Лин, многие отчаливали из деревень в окрестностях Тервириена — все эти деревушки были рыбацкими, и там рыбаков никто не охранял.