Выкрикивая ругательства, он тряс ее как грушу, до тех пор пока она не сообщила, что ее сейчас стошнит. Тогда только он прислонил ее к стенке и отступил на шаг, освобождая ей, так сказать, место для посадки. Постояв две минуты спокойно, Лиза отдышалась, ощупала горящую щеку и с облегчением убедилась в том, что тошнота прошла. Тошнота, но не злость.
– Все? – мрачно спросил Венсан. И протянул руку. – Пошли.
– Куда?
– Обратно. Наверх.
Она бесстрашно встретила его взгляд.
– Никуда я не пойду! Это мой ребенок, и я хочу оставить его. Мое тело – мое дело. Слыхал о таком?
– Ах ты, стерва! – простонал он с невыразимой мукой.
Повернувшись, Лиза шагнула с лестничной площадки в вестибюль. Прошла мимо регистратуры, мимо гардероба. Тут Венсан опять настиг ее, схватил за руку и толкнул в стоящее рядом с декоративной пальмой кресло.
– Сиди здесь, вздорная баба! Я вернусь через пять минут. Если ты попробуешь смыться, я найду тебя и сверну тебе шею, поняла?
– Куда ты? – поинтересовалась Лиза как ни в чем не бывало.
– К твоему доктору, конечно! Надо же сообщить ему о том, что ты внезапно сошла с ума.
Согласно кивнув, Лиза поймала на себе изумленный взгляд молоденькой медсестры, которая случайно проходила мимо и имела счастье наблюдать всю сцену от начала до конца. Обессиленно улыбнувшись, Лиза развела руками: мол, что поделаешь с этими животными... Девушка в белом халате сочувственно кивнула, пряча ответную улыбку в уголках ненакрашенного рта.
Через полчаса они уже сидели в кафе на другой стороне улицы.
– Пойми наконец, – говорила Лиза, прикладывая к щеке пакетик со льдом, который принес ей невозмутимый официант, – мне тридцать два года. Это моя первая беременность. Я хочу иметь ребенка, я к этому готова. И... – она немного помедлила, – я хочу иметь его от тебя.
– Повтори, – велел он грозно.
– Ну, ты довольно привлекателен внешне... и у тебя есть характер... Хорошие гены, как ты сам однажды сказал.
В зале было сумрачно из-за плотных портьер, и этот сумрак подчеркивал бледность Венсана. Никогда еще Лиза не видела его таким взбешенным... и таким ранимым. Он подозвал официанта и заказал рюмку коньяку. Откинулся на спинку стула, дыша тяжело и медленно, как человек, преодолевающий смертельный недуг.
– Ладно, допустим. Ты оставишь этого ребенка. Но ведь это и мой ребенок тоже. Ты увезешь его в Москву, а я буду вынужден без конца мотаться через весь континент, чтобы повидаться с ним? – Он покачал головой. – Нет, дорогая, это не вариант. Придумай что-нибудь получше.
– Тебе надо, ты и думай! – огрызнулась Лиза.
– Ах вот как? Тогда вставай и пошли обратно в больницу.
– Я сказала: нет.
– А я сказал: да.
– Да кто ты такой, чтобы указывать мне?
– Кто я такой? – Венсан подался вперед, бледный и окутанный клубами табачного дыма, как какой-нибудь джинн. – Кто я?.. Человек, похоронивший твоего врага. Твоего обидчика.
Лиза судорожно сглотнула.
– Прости.
Он вздохнул и одним махом прикончил свой коньяк.
– С тобой никакого терпения не хватит.
Довольно долго они сидели молча. Официанты старались держаться подальше, спинным мозгом чуя, что здесь происходит нечто из ряда вон выходящее.
Венсан был в своей любимой рубашке блеклого зеленоватого цвета с закатанными рукавами, которая чудесно оттеняла глаза и подчеркивала загар. Красивая шея в распахнутом вороте, красивые руки. На левом предплечье темнеет подсохший рубец. Поздно вечером, когда он вернулся со своего свидания, снял куртку и обнял Лизу на пороге гостиной, она погладила этот жуткий шершавый рубец и спросила невинно:
– Почему ты ударил себя, а не меня?
Он тихонько рассмеялся:
– Ударить тебя? О нет, я слишком хорошо представляю себе последствия этого поступка. Не улыбайся... Ударить тебя! Чтобы потом ты ежедневно вытворяла черт знает что в надежде, что твои выкрутасы заставят меня снова взяться за ремень? В таких случаях все невротики ведут себя одинаково. Нет-нет, дорогая, подобная схема любовных отношений меня не устраивает. Это слишком просто. Просто и предсказуемо.
Выбрав момент, она умыкнула из книжного шкафа «Либидо» Юнга и после долгих блужданий в дебрях мифов и сновидений отыскала абзац, который не давал ей покоя. Так может мучить лишь давно прочитанное, но не забытое.