Морской змей

– Но послушай, ты же сам говорил, что в наше время речь может идти лишь о нескольких часах...

– Да. Если ты действительно в руках врага.

...один из нас по итогам этого тестирования с треском вылетел из GIGN.

— Но вы же не знали! Не могли знать.

– Нет. Но мы все время видели друг друга. Никто из нас не получил серьезных увечий. Вообще никаких травм, представляющих угрозу для жизни. И Легран, черт бы его побрал, мог обратить на это внимание, если бы отвлекся на минуту от своих несчастий. Да, конечно, ему вкатили какой-то коктейль из барбитуратов, но, во-первых, доза была не так велика, об этом можно было судить по его реакции, а во-вторых, под действием этого препарата с ним не произошло ничего такого, чего бы он не испытывал раньше. Чего не ждал, к чему не был готов...

– Как так? – удивилась она.

– Очень просто. Все мы, будучи еще курсантами Учебного центра GIGN, прошли через это. Все без исключения. Нам вводили в вену скополамин, натрий-амитал, натрий-пентотал, чтобы мы получили представление о том, как эти вещества действуют на человеческий организм.

– А как они действуют?

– Стимулируют речевой центр. Отключают «цензуру сознания». Конечно, не все реагируют на них одинаково. Кто-то продолжает молчать, кто-то несет ахинею, кто-то действительно начинает отвечать на вопросы... В полицейских протоколах эта процедура фигурирует под названием «наркоанализ». Пакостная штука. Но бывает хуже.

– Тебе трудно об этом говорить?

– Мне? Нет. – Он внимательно посмотрел на нее. – А тебе?

– Мне трудно, да, – призналась Лиза. – Но я хочу это знать. Я хочу узнать о тебе как можно больше.

– Ты не узнаешь меня, задавая все эти вопросы о моей прежней работе.

– Почему?

– L’homme que j’etais, je ne le suis plus[104] .

Осторожно протянув руку, Лиза коснулась пальцами его щеки. Избыточное воображение невротика вмиг нарисовало ей это лицо, все в ссадинах и кровоподтеках. Разбитые губы, из угла рта ручейком струится кровь... Единственным источником освещения по-прежнему оставались уличные фонари, но теперь ее это радовало. Сколько лет он носит в сердце эту боль? Три года? Четыре? Он возражал против изгнания Леграна. Хотел, чтобы тот по-прежнему стоял за его спиной. Но сердце... сердце продолжало болеть, и даже время его не исцелило.

Она вспомнила красивое, немного тяжеловатое лицо Филиппа Торанса. Скептическую улыбку, изогнувшую его губы при упоминании имени Анри Леграна. Ему не нравился парень, которого сын с детства называл своим другом? Но даже если и так...

В рассеянности Лиза потянулась за сигаретами, но вспомнила про запрет и быстро отдернула руку. Венсан благодарно погладил ее по колену.

– Не следовало ему так поступать с тобой.

– Кому?

– Твоему отцу. Вы с Анри могли бы по-прежнему оставаться друзьями.

Венсан терпеливо улыбнулся:

– Ты не поняла, Лиз. Он не сделал ничего особенного. Я даже не могу сказать, что он нас подставил. То, что произошло с нашей группой, – это обычная практика. Обычная не только для GIGN, но и для всех Special Forces Command по всему миру: немецкой GSG-9, британских SAS и SBS, итальянских NOCS, GIS, и COMSUBIN... не говоря уж об этих пресловутых американских «Альфе», «Дельте» и «Морских котиках». За последние годы Голливуд наклепал о них столько бредовых блокбастеров, что я просто не представляю, как эти парни выносят бремя собственной славы... Но суть не в этом. Физическая и психическая устойчивость личного состава подвергается проверке на всех этапах обучения и последующей профессиональной деятельности.

– Но среди них был офицер. Ты...

– Элементарное невезение. Это могло случиться с кем угодно, но случилось со мной. Выбранная для эксперимента группа входила в состав моего подразделения, и именно мне в тот день предстояло руководить операцией. Это не значит, что я был мишенью. Позже я узнал, что меня даже собирались предупредить... но не предупредили.

– На самом деле ты так не думаешь, Венсан. Иначе ты бы не рассорился с отцом и не отверг дружбу Леграна.