Мортен, Охвен, Аунуксесса

С этими словами он полез в свое утлое жилище, пошатал его изрядно, выбросил мне парочку меховых одеял и превратился в недвижимую неслышимость.

Ночь была достаточно свежа, поэтому я не поленился создать в затухающем костре стену огня, предположив, что количество дров в стене хватит аккуратно до рассвета. А с рассветом мне надо было возвращаться к Охвену, мучается, поди, старик в неведении…

3

Ночь прошла настолько спокойно, что утром я ощутил себя отдохнувшим и полным сил: спал без сновидений, завернувшись в теплые меховые одеяла. Холод не смог пробиться через завесу тепла, создаваемую только сейчас угасшим костром. Все было замечательно, я жмурился восходящему солнышку, слушал веселое пение утренних птичек и радовался жизни. Что еще нужно совсем юному человеку, чтобы утром ощутить себя счастливым? Правильно — хорошая погода. И еще отсутствие воспоминаний.

Внезапно восстановив в памяти все события минувшего дня, для чего хватило лишь доли секунды, настроение мое довольно изрядно омрачилось. Уже и птичек не стало слышно, и солнышко светит в другую сторону. Я осторожно пощупал свое лицо. Боли и одутловатости не ощутил, только шершавость изрядную. Правильно, у меня же на лице застыла ночная косметическая маска. Для профилактики кряхтя, я выскользнул из объятий тепла и, посмотрев по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, на цыпочках побежал к морю умываться. Конечно, не самая приятная в мире вещь — мыться соленой водой, но за неимением поблизости пресного источника, можно довольствоваться и этим.

Когда я возвращался к шалашу, Олли уже раздул огонь и, зябко поеживаясь, обхватив руками плечи, смотрел неотрывно на крохотное пламя. Чтобы хоть как-то отреагировать на мое приближение, ему пришлось сначала поднять голову, а потом отлепить от язычка огня свой застывший взгляд.

— Человек может бесконечно долго смотреть на горящий огонь, на летящие облака, на текущую воду и на то, как работает другой человек, — продекламировал он и сразу же задорно добавил. — А что — ничего!

Это он имел в виду мою отмытую от бадяги физиономию.

— Желтая, конечно, как у осеннего листа, но зато, ни опухоли тебе, ни синяков! А, хорошо!

— Все твоими молитвами, старина! Даже и не знаю, как тебя благодарить? — присел, было, я к костерку. — Слушай, Олли, мне бежать надо, Охвен там, поди, заждался. Отнеси, будь другом, фляжки моим, скажи им, мол, все в порядке. Договорились?

Олли только рукой махнул в согласии, весь ушедши в загадочное скальдовское самосозерцание.

— В следующий раз, если Бэсан на тебя наскочит, я его также лихо отделаю, — сказал я и убежал.

Можно, конечно, было размахнуться одновременно руками-ногами — и в один миг оказаться на знакомых лугах, гася инерцию об удивленных коз. Но тогда я был бы сверхскоростным предком супермена. Можно было поместить согнутые в локтях руки перед грудью и в такт широкому размеренному шагу помахивать расслабленными кистями, одновременно поводя головой из стороны в сторону. Но тогда бы я стал олимпийским чемпионом 1980 года из Эфиопии Мирусом Ифтером. Я же оставался изрядно помятым в ночной потасовке парнем, да еще из далекого прошлого, где не встречались пока ни супермены, ни, тем более, загадочные эфиопские бегуны. Мое время всеобщего знания еще не наступило. Я кое-как тащился и жалел себя, находя тысячи оправданий своей медлительности.

Меня еще даже не приобщили по молодости лет к рукояти меча викинга, поэтому мое тело капризничало и еле тащилось по знакомой тропке. Если бы я был уже воином, то, без всяких сомнений, уже бы давно добежал до места. Душа моя, конечно, неоднократно сгоняла к нашему кампусу и возвращалась обратно, очень притом удивляясь, что я сделал за это время всего пару сотен шагов.

Тем временем, очутившись в зоне досягаемости рецепторов Бурелома, я триста раз покритиковал свою опрометчивость за отсутствие с утра даже глотка воды, о чем не преминул сказать радующемуся встречей псу. Охвен издалека казался все в том же положении, в каком я оставил его вчера. Пока я с натугой дотащился, наконец, до вполне живого огня, старик не пошевелился. Только его пальцы перебирали без остановки маленькую медную рыбку. У меня сложилось подозрение, что этим делом он занимался всю ночь, потому что эта поделка из буро-зеленоватой, какой мы ее нашли, стала отливать местами блестящей краснотой начищенной меди. Рядом с Охвеном стоял кувшин с бражкой и полная до краев кружка. Судя по уровню напитка в кувшине, он за всю ночь так и не осилил второй бокал. Если при этом не брать во внимание предыдущих пять или шесть с половиной.

Я присел напротив. Снова прибежал Буренка, ткнулся носом в подставленную ладонь, посмотрел пытливо мне в лицо своим коричневым глазом, втянул влажными ноздрями воздух, чихнул и даже потер свой нос лапой. Мне показалось, что от него тоже попахивает бражкой