Мортон-Холл. Кузина Филлис

Через некоторое время вернулся пастор – ходячая груда накидок, шалей и зонтов. Всю обратную дорогу Филлис жалась к отцу, словно искала у него защиты от Холдсворта, хотя тот опять держался с ней в своей обычной манере – мягко, предупредительно, покровительственно. Наша промокшая одежда, разумеется, вызвала в доме переполох. Но я так подробно рассказываю о событиях того вечера исключительно потому, что меня все время мучил вопрос, отчего там, на пустоши, Филлис так внезапно умолкла, какие слова он шепнул ей. Мне и сейчас трудно отделаться от мысли, что тот вечер стал поворотным в дальнейшем развитии их отношений.

Я уже говорил, что после переезда в Хорнби мы стали бывать на ферме чуть ли не ежедневно. Однако в нашей дружеской компании двое вечно чувствовали себя слегка не у дел: я имею в виду себя и миссис Холмен. Окончательно выздоровев, мистер Холдсворт слишком часто заговаривал о высоких материях, недоступных уму миссис Холмен, а его насмешливый тон еще больше сбивал ее с толку. Полагаю, он использовал такую манеру просто потому, что не знал, о чем и как говорить с добрейшей, но недалекой матерью семейства, чье сердце целиком поглощено заботами о муже, дочери, доме и, возможно (хотя в меньшей степени), о пастве мужа, которая в известном смысле тоже была неразрывно с ним связана. Я и раньше замечал на челе миссис Холмен мимолетные тени ревности, когда ее муж и дочь с одинаковым упоением погружались в предметы, о коих у нее самой не было ни малейшего представления, – заметил это еще при нашем первом знакомстве и тогда же восхитился, с каким изумительным тактом пастор умел перевести разговор на близкие жене повседневные, бытовые темы, где она чувствовала себя как рыба в воде. Ну а Филлис всегда беспрекословно следовала за отцом, не задаваясь вопросом, что побуждает его внезапно свернуть увлекательную дискуссию.

Однако вернемся к Холдсворту. В разговорах со мной пастор не раз отзывался о нем с оттенком недоверия, вызванного будто бы тем, что мой друг слишком легко бросается словами и мало думает об их истинном смысле. Полагаю, то был естественный протест старшего по возрасту мужчины, который подпал под обаяние более молодого и не хочет этого признать, поневоле выискивая у него недостатки. В свою очередь Холдсворт сознавал нравственное превосходство пастора и преклонялся перед его ясным умом и неутолимой жаждой знаний. Никогда в жизни мне не приходилось видеть, чтобы люди так наслаждались беседой друг с другом, как эти двое. С дочерью пастора Холдсворт неуклонно держался роли старшего брата – направлял ее занятия, терпеливо помогал ей разобраться в не до конца оформленных мыслях, разрешить противоречия, обнаружить закономерности – и почти никогда не возвращался к шутливой манере, которую Филлис отказывалась понимать.