Телеграфист Кэйн задвигался в темноте. Внизу мерно дышал генератор. Из окна были видны смутные громады домов, озаренные пунцовым заревом;
Кэйн осторожно заводил в темноте руками и ногами, неуверенно, как младенец. Он чувствовал себя всего во власти болезненного кошмара и никак не мог понять, происходило ли все это во сне или наяву.
На лестнице раздался топот нескольких ног и крикливые, безумные голоса.
— Кэйн! — кричал начальник станции, врываясь в аппаратную: — вы живы, Кэйн! Боже, что случилось?
Начальник станции — суровый, стальной мужчина, бывший моряк, заплакал навзрыд, как женщина, как истеричная женщина.
В комнату вбежало еще несколько человек.
— Ради бога, в чем дело? — спросил Кэйн, с трудом ворочая языком, — что случилось? Объясните мне, я сойду с ума!
— Кэйн, какой ужас! — сказал начальник, подавляя слезы, — все Чикаго погибло. Тысяча убитых… Никто ничего не знает. Внизу сидит начальник полиции. Он приехал только что на автомобиле. Надо сообщить, надо вызвать Нью-Йорк, Вашингтон… Все радиостанции Чикаго испорчены… Наше динамо уцелело каким-то чудом. Дайте радио, Кэйн!
Телеграфист дрожал от безотчетного страха. Он боялся шевельнуться, он боялся убедиться в том, что все это — явь, страшная действительность, а не чудовищный сон.
Кто-то зажег карманный фонарь. Начальник набрасывал текст радиограммы.
— Что передать, мистер Мэрчисон? — пролепетал Кэйн, — что передать?
Он пробежал прыгающие строки и нажал на ключ.
«…Говорит Чикаго… Помогите… Вашингтон, Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Европа, Азия, все, кто в состоянии — помогите… Чикаго разрушено… Неслыханная катастрофа застигла город сегодня, в четыре часа дня… Непонятное бедствие… Все население пострадало от небывалой эпидемии… Чикаго горит, трупы переполнили дома и улицы… необходима помощь… Помогите!..»