Мосад, Аман и все такое…

Будия появился почти тотчас. Майк увидел, как наблюдатели вышли из подъезда, и один из них дал условный сигнал. Еще через минуту Будия уже открывал дверцу своей машины. Он сел в кресло водителя и захлопнул дверцу. Вряд ли он успел вставить ключ зажигания — звук взрыва почти совпал со звуком захлопнутой дверцы.

Ведущий резидент палестинской террористической сети в Европе был ликвидирован. В Мосаде могли поздравить себя с выдающимся успехом. В короткий срок — всего за несколько месяцев — были один за другим ликвидированы почти все люди по первоначальному списку операции „Возмездие“. Конечно, никто в Иерусалиме не мог предполагать, что на смену Будии вскоре придет другой человек, несравненно более опасный и хитрый, который воссоздаст сеть Будии и назовет ее в честь своего погибшего учителя „Коммандос Будия“. Этого человека звали Карлос.

Остановимся и задумаемся. Не слишком ли кровавыми и жестокими были действия и методы Мосада в этой „Большой охоте“? Не скатились ли израильтяне на уровень террористов в своих хладнокровно задуманных и одна за другой осуществляемых „ликвидациях“? Уловима ли еще грань между террором — и контртеррором?

Заглянем в душу такого Авнера или Майка. В ней нет ненависти к палестинцам или арабам „вообще“. Он не думает об уничтожении их государств или народов. В тот момент, когда он готовит взрывчатку и обдумывает, как наилучшим образом ее использовать, он помнит, что она предназначена для конкретного Будии или Хамшари — для человека, на совести которого список кровавых преступлений. Любой беспристрастный суд осудил бы этого человека и приговорил к высшей мере наказания; Авнер или Майк ощущают себя просто исполнителями такого приговора. Они ненавидят конкретного человека — убийцу; и их действия в этот момент мало чем отличаются от действий полицейского, шерифа или детектива, который настигает преступника на месте преступления и вынужден применить оружие.

Заглянем теперь в душу Будии или Хамшари. Профессионалы ные убийцы, они безнаказанно разгуливают по улицам Парижа, обдумывая, как взорвать в воздухе самолет с ни в чем не повинными женщинами и детьми, как напасть на детский сад или школу, как обстрелять беззащитных пассажиров в аэропорту. Все эти люди для них — „мясо“, безликие десятки и сотни, жизнь которых они равнодушно готовы прервать ради своей цели.

Взглянем теперь на „цель“. Некоторые газеты называют ее „справедливой освободительной борьбой“. И некоторые чересчур „объективные“ израильтяне готовы вслед за ними рассуждать о „двух справедливостях“. В ходе таких рассуждений действительно стирается грань между преступником и его жертвами, между террором, который становится профессией и выгодным бизнесом, и контртеррором, как вынужденной и тяжкой необходимостью самообороны.

Взглянем тогда на эти „две справедливости“. По одну сторону — справедливость многих тысячелетий, судьба народа, который ценой безмерных страданий обрел наконец единственное место, где может выжить и жить, как народ. Не он начинал нескончаемый круг войн и контрвойн со своими соседями, не он хочет их уничтожить; все, чего он хочет, — чтобы его оставили в покое. По другую сторону — справедливость, в лучшем случае насчитывающая десятилетия, искусственно взращенная арабскими политиками и добивающаяся своего ценой уничтожения целого народа.

Конечно, в мире нет абсолютно „чистых“, безгрешных справедливостей. Но нет и абсолютно одинаковых. Рассуждения о „двух справедливостях“ открывают, в конечном итоге, путь к очередной Катастрофе. „Большая охота“, как бы не относиться к ее методам, этот путь преграждала. И поэтому разведчики Мосада, в отличие от террористов, не были в ней просто „охотниками“, которые хладнокровно и равнодушно отстреливали беззащитную „дичь“. Они защищали свою страну и народ от хитрых и коварных убийц, которые умели кроваво огрызаться, а порой искусно и ловко уходить от заслуженной кары.