Мощи святого Леопольда

Но и после этого ворота Сычу не открыли, Волкову надоело ждать:

— Сержант, — приказал он солдату в рыцарском шлеме, — ищи, чем дверь ломать.

Еретик был худ, изможден, зарос щетиной, стоял, исподлобья глядел на солдат. И молчал, а вот баба его выла, и четыре исхудавших дочери тоже скулили беспрестанно.

— Прекратите, — сказал кавалер, — никого не убьем, никого не тронем, если поможете попасть в цитадель. Еще хлеба дадим. Сыч.

Сыч тут же раскрыл мешок, стал показывать хлеб и сыр потряс кувшином:

— А тут вино.

Еретик молчал. А баба его перестала выть, как будто выключили ее, поглядела на хлеб и заговорила:

— А вода есть у вас?

— Все есть. Все, — заверил Сыч. — И Вода хорошая и масло и бобы и солонина. И все дадим вам, красавиц своих покормите, ежели расскажите, как попасть в цитадель. Ну? Чего молчишь-то, безбожник? Дать твоим детям хлеба? Я дам, скажи, как попасть в цитадель.

— Известно как, — наконец ответил мужик мрачно, — есть южные ворота, есть северные, идите и заходите.

Сказано это было, если не с вызовом, то уж точно с неприязнью. Не дожидаясь приказа, Сыч коротко, без замаха ударил мужика в правую часть брюха. Тот сразу повалился на землю, а баба и девки снова завыли.

— Ты бы лучше не грубил, — ласково говорил Сыч присев на корточки рядом с мужиком, — мой господин грубость не любит. Велит тебя и бабу твою на воротах повесить — я повешу. А девок твоих заберем, скучно солдатам в лагере, вино есть, а девок нету. Так, что, милок, ты, лучше, спесь свою еретиковскую при себе держи. Ну, так, что скажешь, как в цитадель пройти можно, если ворота закрыты? А мы хлеба тебе и девицам твоим дадим.

Мужик сел на землю, приходил в себя после удара, кряхтел и наконец, произнес:

— От вас папистов, хлеб взять, что душу сатане заложить.

— Да уж ты… — начал Сыч.

Волков видел таких уже не раз, видел, как пытали их и огнем и железом, и все равно они не отрекались от ереси. И он сказал Сычу:

— Оставь его, разговоры с ними — пустое. Вешай на воротах. Девок в лагерь.

И тут вскочила баба, подбежала к кавалеру упала рядом на пол, схватила его за сапог, заговорила с жаром:

— Господин, умоляю, не казните его, он человек смирный, незлобивый, только верует сильно, верует он, вот и противится, а в город есть дорога, я вам ее покажу.

Кавалер смотрел на нее, поигрывая уздечкой и спросил:

— В какой город?

— Вы его цитаделью называете, а мы городом, — торопясь говорила женщина, — дорога под землей есть, от старой ратуши до самой реки идет, за стеной выходит. Ею контрабандисты пользовались, соль в город возили, так бургомистр велел ее заложить, и он, — она указала на мужа, — с отцом его, ее заложили. Не казните его, прошу вас, господин.

Она продолжала крепко держать его за сапог, а он думал, поглядывая то на нее, то на мужика, то на их дочерей. Казалось, что удача улыбается ему, но он боялся поверить в это. Наконец он произнес:

— Сержант, бабу и девок в лагерь, пусть покормят их, и не обижают, а ты, — теперь он говорил еретику, — покажешь, где ваша старая ратуша и где ход.

— И не вздумай злить господина, — шипела баба со злостью, и даже щипала своего мужа, — покажи все, иначе нам худо будет.

— Уйди дура, — тихо отбивался мужик пытаясь встать, — уйди я сказал.

Сыч помог ему встать, отдал мешок с едой женщине и сказал:

— Ну, куда идти, где ваша, старая ратуша?

— На север вдоль канала, — нехотя говорил еретик, — а как до собора святого Петра дойдете, так налево поворачивайте. Так и дойдете, авось не перепутаете.

— Иди, давай, — сказал Сыч и с силой толкнул его в спину и дал ему по башке, — покажешь все нам сам и ратушу, и ход.

Один из солдат повел женщину и девочек в лагерь, все остальные двинулись за еретиком к ратуше.

Ратуша стояла на красивой площади и действительно была старой, грузное здание из некогда красного кирпича казалось черным. Ворота. У здания были большие ворота, видимо когда-то оно служило еще и складом и казначейством и городским арсеналом, а может и первой тюрьмой.

— Ну, — сказал кавалер еретику, — открывай, показывай, где ход.

— Ход я вам покажу, да только замурован он, — нехотя отвечал тот.

— Ну, так ты ж нам его размуруешь, — ласково уговаривал Сыч, держа мужика за шкирку, — размуруешь ведь?

— Мне помощники надобны будут, — говорил еретик невесело, — инструмент опять же.

— Все тебе будет, — обещал Сыч, — ты давай ворота открывай пока, показывай где ход, а уж с помощниками и инструментом мы поможем.

Ворота были старые, но еще крепкие, на них были петли под замки, но замков не было. Еретик приналег на одну створку, потянул, та без скрипа, но с трудом пошла, еретик пыхтел. Упирался, а Сыч стоявший рядом менялся в лице, он видел, что-то от чего бледнел и начинал пятиться от ворот. У солдат, что стояли рядом с ним тоже округлялись глаза, они стали неистово осенять себя Святым знамением, забубнили молитвы. Волков не понимал, что происходит, просто наблюдал за происходящим. И тут еретик отворил сворку ворот и сам увидал то, на что глядел Сыч и солдаты.