Мощи святого волка

Гость вдруг замер, словно одеревенел, а потом медленно повалился грудью на землю. Улыбка слетела с лица Темнова — в спине иерея торчала стрела. Волк отошёл вглубь логова, лёг среди костей, опустил морду на лапы.

Васька взвыл, зарычал. Вытягивая жилы так, что в глазах темнело, пополз из пещеры. По дороге не раз терял сознание, но дополз до ручья. Лакал по-волчьи, выблёвывал воду и пил снова, чувствуя как помаленьку, капля за каплей, втекает в измученное тело жизнь. А волк смотрел из грота на корчащегося человека, потом спустился к ручью, в один прыжок его одолел, и растворился в вечернем лесу, словно его и не бывало. Больше бирюк не появлялся.

3.

Василий Темнов, душегуб, клятвоотступник, беглый каторжник и благовестник, оклемался на следующий день к вечеру. Шея так и осталась сведенной, рожу Ваське перекосило, ногу онемение не отпускало, сил едва хватало, чтобы стоять, но глаза его сияли прозрением. Смотрел Василий по сторонам и в каждом листочке божью благодать примечал, малой букашке радовался.

Темнов понимал, что пещера — бывшее волчье логово, и пару дней назад не на шутку бы переполошился. Теперь же от страха и следа не осталось, открылось ему, что волк, как и прочая божья тварь, достоин любви и ласки. Показалась бы стая теперь, Вася ей в пояс бы поклонился. Но разумел Василий и то, что когда-то стаю охотники перебили, среди костей видел он скелеты волчат, несколько вогульских стрел нашёл, опечалился.

Чудесное свое спасение Темнов объяснял божьим промыслом. Оглядывался назад, и видел, что вела его господня рука, направляла. Едкую водицу отковырял, земля съедобной глиной одарила, наследник у царя народился, отчего в страже послабление случилось, караульные в горщицкой избе подмену приказчика не заподозрили, дозоры отстали, хищный зверь стороной обошёл — слишком много удачи для одного человечишки. Но зачем было господу пособлять душегубу? Стало быть, верил всевышний, что чёрная Васькина душонка к возрождению способна. Потому и прислал к нему дух отца Прокопия, святомученика, коего местные умертвили, противясь христианской вере.

Как живого, лицезрел в памяти Василий юного иерея, коий о боли не думал, грехи умиравшему отпускал, к живительной воде его гнал, а у самого стрела в спине торчала. Разумел Темнов, что не вчера отца Прокопия убили, давно, может год назад, и только теперь вот открылась правда о его кончине. Потому, когда среди костей в пещере обнаружил человечий скелет, не сомневался, что мощи отца Прокопия обнаружил.

Все кости, кроме человечьих, Вася из пещеры выволок и в стороне кучей сложил. Мощи отца Прокопия подровнял, как им от природы быть полагается, к ним приложил вогульские стрелы, как свидетельство мученической смерти. Из двух деревин связал крест, выволок его на вершину скалы над гротом, вогнал в трещину, обложил камнями, чтобы ветром не повалило.

Однако надо было что-то есть, потому как от слабости и голода сознание у Васи туманилось. Он спустился к ручью, упал на колени, веки прикрыл, молиться начал.

— Славлю тебя, господи, не дал погибнуть пропащей душе, берёг и направлял. Клянусь весть благую о счастливом спасении своём нести, о святом отце Прокопии сказывать. На сём месте часовню поставлю! Умру, а поставлю! Только теперяча сгинуть не дай, пошли зернышко на пропитание...

Темнов открыл глаза. Его взору открывалась уже привычная ладная картина. Весёлые юные берёзки, пурпурные свечи иван-чая, кедровка приплясывала на поваленной осине... Прыгнет пёстрая птичка, замрёт, вытянет в сторону человека клюв, протяжно крякнет, словно сказать что-то хочет. Минуту Василий наблюдал за ней, а потом будто свеча в голове зажглась — докумекал. Поднялся с колен, перебрёл ручей, приблизился к поваленной деревине. Кедровка пугливость не выказывала, отпрыгнула на пару аршин и замерла, косясь на человека чёрным глазком. Вася отковырнул кору — под ней, масляно отсвечивая в вечернем солнце, белели ядра кедрового ореха. Губы Василия тронула улыбка, он поклонился птице, сказал растроганно:

— Благодарствую, божья птаха. Господь тебя мне послал. Век не забуду, а тебе на том свете воздастся.

Вокруг осины он нашёл много покопок кедровки, видно, ещё прошлогодние запасы, но орехи все были целые, гнилью не тронутые — умели таёжные обитатели снедь хранить.

Найденными орехами Вася не наелся, но голод отступил, и засыпал той ночью Темнов крепким, здоровым сном. А на утро проснувшись, снял с себя всё, кроме рубахи и портков. Бросил даже сапоги, которые неделю назад ещё мечтал продать. Надел на шею железный крест, и не таясь, свободно, пошёл наполдень, к Верхотурью. Только алтыны прихватил, собираясь раздать их нищим в первом же русском селении.

К концу лета Василий добрался до Верхотурского тракта. О Сибири больше не помышлял, шёл теперь в Свято-Николаевский монастырь, веря, что православная церковь должна об отце Прокопии правду узнать.