Мошенники

— Могут адмиралы носить ботинки за восемь девяносто пять пара? — спросил Паркер, не обращаясь ни к кому в частности.

— Я ношу ботинки, которые стоят больше, — сказал Мейер. — А я никакой не адмирал, а самый обычный коп.

— Я где-то читал, что Эдгар Гувер не любил, когда полицейских называют копами, — сказал Клинг.

— Да? А с чего бы это? — Паркер почесал в затылке. — Коп и есть коп, так или не так? А если мы не копы, то кто же?

Капитан Фрик протиснулся сквозь дверцу в перегородке и крикнул:

— Фрэнки Эрнандес сегодня здесь?

— Да, он здесь, капитан, — сказал Мейер. — Просто он сейчас в туалете.

— Так, хорошо, — сказал Фрик. На лице его было выражение мучительного раздумья, будто он силился разрешить какую-то важную проблему и, похоже, зашел в тупик.

Честно говоря, в жизни вообще было очень мало проблем, к решению которых был бы готов капитан Фрик. Формально он стоял во главе всего полицейского участка, хотя на практике редко когда распоряжался кем-нибудь, кроме патрульных полицейских. Во всяком случае, никто не припомнит, чтобы он хоть раз что-нибудь посоветовал лейтенанту Бернсу, который, впрочем, и сам отлично справлялся с работой детективов. Фрик вообще не отличался особой сообразительностью и к полицейской работе относился как к неизбежности. Он всегда старался перепоручать любое сложное дело кому-нибудь другому, но сам при этом был готов пожинать плоды чужих трудов. И еще позволял себе капризничать и даже гневаться, кудахча, как курица, высидевшая цыпленка.

Вот и сейчас, дожидаясь Фрэнка Эрнандеса, Фрик просто кипел от раздражения и злился на все и вся. Он наверняка отправился бы за ним в туалет, не будь он так твердо убежден, что все дела полиции должны вершиться в пристойном официальном помещении. Поэтому он нетерпеливо расхаживал взад и вперед вдоль перегородки, постоянно поглядывая в сторону запертой двери туалета. Когда же Эрнандес наконец появился, Фрик сразу бросился к нему навстречу.

— Фрэнки, у меня тут возникла проблема, — сказал он.

— Да, капитан Фрик, а в чем же дело? — спросил Эрнандес, вытирая руки носовым платком. В данный момент он как раз собирался спуститься вниз к Мисколо и сказать ему, что около умывальника кончились бумажные полотенца.

— Тут, знаешь, есть один мальчишка, который вечно впутывается в какие-то неприятные истории. Мальчик он очень хороший, но постоянно крадет всякую мелочь с уличных прилавков: фрукты там и все такое прочее. Ущерб, конечно, невелик, но за ним это замечено уже раз семь-восемь. Понимаешь, Фрэнки, мальчишка этот пуэрториканец, и ты наверняка его знаешь. Вот поэтому я и подумал, что хорошо бы просто поговорить с ним для начала. Может, он будет поосторожнее впредь, да и нас избавит от лишних хлопот. Ты ведь наверняка знаешь этого парнишку. Это Хуан Бордигос, постарайся поговорить с ним до того, как он влипнет во что-нибудь серьезное. Ладно? Вчера сюда заходила его мать, честная и работящая женщина. Ей совсем ни к чему, чтобы сына ее таскали по судам. Сейчас ему всего двенадцать лет, Фрэнки, и пока еще можно удержать его. Ну так как, ты поговоришь с ним?

— Конечно, обязательно поговорю, — сказал Эрнандес.

— Ты знаешь этого мальчишку?

— Нет, — улыбнулся Эрнандес. — Но обязательно разыщу его.

Так уж сложилось, что все коллеги пребывали в убеждении, будто Эрнандес знает всех испанцев и пуэрториканцев на территории участка. Действительно, он здесь родился, вырос и знал тут очень многих, ничуть не отличаясь в этом от всех остальных местных жителей. И тем не менее, только Фрэнки Эрнандес был связующим звеном между полицейскими и пуэрториканцами района. Поэтому коллеги частенько обращались к нему за советом. Точно так же и местные жители всякий раз просили его о поддержке: и когда им угрожала преступность, и когда стражи порядка сами выходили за пределы своих полномочий. Правда, находилось достаточно и таких, причем с обеих сторон, которые терпеть не могли Фрэнки Эрнандеса. Кое-кто в участке ненавидел его только за то, что он пуэрториканец, несмотря на всю пропаганду идеи братства людей, надевших синюю полицейскую форму. Они почему-то считали, что пуэрториканцы вообще не имеют права работать полицейскими, а уж тем более — дослуживаться до чина детектива. На улице же его зачастую недолюбливали за то, что никому из своих знакомых он ни в чем не делал поблажек, касалось ли дело нарушений уличного движения, хулиганского поведения, драки или же кражи со взломом. Эрнандес никогда не шел на уступки по личным мотивам. Он честно и открыто заявлял об этом, и никакие намеки на давнее соседство или проведенное вместе детство не производили на него ни малейшего впечатления. Черт побери, он работает в полиции, и дело его поддерживать закон и порядок.