— А я — не большинство, — резко бросила она. — Я — это я. Лотта Констэнтайн. У вас же все разложено по полочкам. Вот и радуйтесь тому, что у вас там вместо мозгов настоящая электронно-счетная машина. Вы ведь так рассуждаете: нажал нужные кнопки, вставил дискету, раз-раз — и готов правильных ответ. Вы вот являетесь сюда неизвестно откуда и заявляете мне о том, что Джонни мертв, а потом задаете кучу дурацких вопросов и еще объясняете мне, как большинство людей реагирует на это. А я вам говорю, мистер, не знаю как вас там, что можете проваливать к чертовой матери со всеми вашими раскладками и полочками! Большинство двадцатидвухлетних девчонок никогда не влюбятся в человека шестидесяти шести лет — да, да, ему шестьдесят шесть — и нечего глазеть на меня, изображая изумление. Именно столько лет было Джонни! Поэтому перестаньте мне здесь талдычить о том, что сделало бы большинство людей; да по мне вы хоть перетопите это большинство или повесьте их всех вверх ногами — я и пальцем не шевельну, потому что плевать мне на большинство!
— Он был убит выстрелом из охотничьего ружья с близкого расстояния, — сказал Карелла, пристально вглядываясь в ее лицо. Но оно оставалось неподвижным, не отразив ни тени эмоций, никаких движений души.
— Ну хорошо, — сказала она, — значит, он был убит выстрелом из охотничьего ружья с близкого расстояния. И кто же это сделал?
— Мы пока не знаем.
— Я этого не делала.
— Никто и не говорит, что это сделали вы.
— В таком случае, какого черта вы оказались здесь?
— Пока что мы пытаемся всего лишь выяснить личность убитого, мисс Констэнтайн.
— Ну вот вы и установили его личность. Убитый был Джоном Смитом.
— Ну вы, наверное, и сами понимаете, что такие сведения не очень-то помогут нам. Правда, мисс Констэнтайн? Имя-то уж слишком заурядное.
— А чего вы тут душу мне выматываете? Черт побери, это же его имя, а не мое, и не я его придумала.
— А он никогда не называл вам своего настоящего имени?
— Он представился мне Джоном Смитом.
— И вы поверили.
— Да.
— А если бы он сказал вам, что его зовут Джоном Доу?
— Послушайте, мистер, я поверила бы ему, даже если бы он назвал себя Иосифом Сталиным. Ну, и что вы на это скажете?
— Неужто это было так здорово и прямо сразу? — спросил Карелла.
— Именно так оно и было.
— А чем он зарабатывал себе на жизнь? — спросил Карелла.
— Он не работал уже. Получал какую-то небольшую пенсию или социальную страховку.
— А как же форма?
— Какая форма? — впервые на лице Лотты Констэнтайн отразилось удивление.
— Форменная одежда. Та, которую кто-то снял с него и засунул в печь для сжигания мусора.
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Вы никогда не видели его в форменной одежде?
— Никогда.
— А была ли у него какая-нибудь работа? Ну, прирабатывал он где-нибудь в дополнение к пенсии? Может, он был лифтером там или еще кем-нибудь?
— Нет. Иногда я… — она прервала себя.
— Да?
— Нет, ничего.
— Вы давали ему деньги? Именно это вы собирались сказать?
— Да.
— А где он жил, мисс Констэнтайн?
— Я… я не знаю.
— Как это так, неужто вы…
— Я не знаю, где он жил. Но он… но он часто приходил сюда.
— И оставался здесь?
— Иногда и оставался.
— И как долго?
— Ну… самое большее… он тут оставался, это было, когда он пробыл здесь две недели.
— Питт знает об этом? Лотта пожала плечами.
— Не знаю. А какая разница? Я — хороший постоялец. Я живу безвыездно в этом отеле целых четыре года — с первого же дня, как приехала сюда. И какая кому разница, если старый человек… — она оборвала начатую фразу и снова поглядела прямо в глаза Карелле. — И нечего пялить на меня глаза, будто я вам Лолита или еще там кто-нибудь. Я любила его.
— И он никогда даже не упоминал при вас о форменной одежде, так ведь? И не говорил ни о какой работе?
— Он говорил о каком-то дельце.
— И что же это было за дельце? — спросил Карелла, наклоняясь к ней поближе.
Девушка уселась поудобнее.
— Он не говорил, в чем оно заключается.
— Но он упоминал о каком-то деле?
— Да.
— Когда это было?
— Когда мы в последний раз с ним виделись.
— А что конкретно он тогда сказал?
— Он только упомянул вскользь о том, что у него намечается какое-то дельце с глухим.
Они сидели сейчас в глубоких мягких бархатных креслах, в богато убранном вестибюле за низким кофейным столиком, и вдруг показалось, что вокруг воцарилась мертвая тишина.
— С глухим? — спросил Карелла.
— Да.
Он глубоко вздохнул.
— А кто этот глухой?
— Я не знаю.
— Но у Джонни было какое-то дело с ним, правильно?
— Да. Это он так сказал. Он сказал, что у него намечается какое-то дело с глухим, и что он скоро здорово разбогатеет. Он собирался… Мы собирались обвенчаться с ним.
— Значит, глухой, — проговорил вслух Карелла. Потом он тяжело вздохнул. — Где я могу отыскать вас, мисс Констэнтайн, если вдруг возникнет срочная необходимость увидеться с вами?
— Либо здесь, либо в клубе “Гарем”.
— А что вы там делаете?
— Я работаю там. Вожу по залу тележку и продаю сигареты. Вот там-то мы и встретились с Джонни, в клубе.
— Он купил у вас сигареты?
— Нет. Он курит… он курил трубку. Я продала ему табак для трубки.