Москау

С удовольствием засветил бы старичку чайником в глаз. Но нельзя.

— Так все же сотрудничали, — развожу я руками. — Иначе было невозможно. Скажем, унтер-офицеры кондукторского полка «Кессельринг», что проверяют билеты в трамваях, — они тоже военные преступники? Рядовой шутце-дворник из Службы чистоты — оплот Триумвирата? А цукерфюрер профсоюза кондитеров: его тоже расстреляют или дадут десять лет тюрьмы? Эдак, братцы, вам придётся полностью Москау зачищать…

Ольга отчаянно терзает ногтями мою руку, но у меня уже отказали тормоза.

— Так и почему ж нет? — Старик явно не заметил издёвки. — Правильно. Пока мы в лесах с малолетства с врагом смертный бой вели, эти козлы в джакузях бултыхались да кофей нечестивый распивали. Вот пущай теперича на стройки и едуть — посильным трудом искупать вину перед народом. А нечего им, мил человек, под фрицем-то было лежать!

О, я даже и не сомневался. Дивные, симпатичные люди с редким терпением.

— Но как насчёт товарищей, точнее, господ-белоленточников из отрядов «Святого Архангела Михаила»? — елейным тоном спрашиваю я. — Они-то — за кайзера-батюшку и капитализм — стало быть, вовсе не против кауф-хофов, частной собственности, публичных домов, да и арбайтенлагеров — дешёвая рабочая сила на огородах всегда пригодится. Что, если они не согласятся с вашими требованиями? У них наверняка свои пожелания…

В чайнике вновь вскипает вода — носик выбрасывает пар.

— С беляками мы разберёмся, — заявляет блондинистый шварцкопф. — Они, конечно, тоже против немца воевали… Но вот мироустройство им мыслится неправильное. Начнут возражать — придётся объяснить что к чему. Людей у нас больше, да и оружие получше…

Ольга сидит белая как мел. Я внутренне торжествую: одно дело с гламурной нежностью кинуть гранаточку в обер-коменданта, другое — пообщаться с людьми из лесов, чьи руки непосредственно и вершат революцию. О, будет весело. Сначала эти участники безумного чаепития перевешают всех, кто имел отношение к режиму (а их много — продал хоть раз офицеру СС мороженое, вот и пособник), а затем плавно перейдут на разборки друг с другом. Вспыхнет вторая Двадцатилетняя Война. Как и после побед вермахта, начнётся делёж власти. Даже удивительно, вот почему в Руссланде ВСЕГДА одно и то же?

Каждое столетие история бегает, словно белка в колесе.

Не дождавшись ответа, белобрысый тянет к уху эфунк и покидает кафе. Пауза прервана грузным человеком, подошедшим к нашему столу. Я поднимаю взгляд, и…

— Трапезничаем, братие? — с одышкой произносит толстяк в рясе Лесной Церкви. — Пейте чаёк, благословляю. Пусть Господь даст нам силушки победить немчуру поганую.

Ольга своим пожатием едва не ломает мне пальцы. Нет, ну на хер, я сейчас…

— Немчуру, батюшка? — задумчиво говорю я, глядя в потолок. — Так её в гарнизонах полтора человека осталось, прекрасно знаете, со своими воевать придётся. А кстати, как насчёт вашего Христоса — он же, по слухам, сказал «не убий»? И ни один человек не видел его благословляющим армию на штурм города. Вы случайно, богом не ошиблись? Попробуйте зелёную повязку на лоб — пророк Мохаммед вам очень бы даже подошёл.

«Лесник» хватает ртом воздух: как рыба, выброшенная на лёд.

Матерясь сквозь зубы, Ольга едва ли не за шкирку вытаскивает меня из кафе.

— Вы что, совсем охуели?! — шипит она. — Хотите мозги свои на стенке увидеть?

Мы почти дошли к «хорьху», когда из-за бетонного блока внезапно выходит бородатый шварцкопф, направляется к нам. Я кладу руку в карман, на рукоять «парабеллума».

— Всё в порядке, — улыбается партизан. — Вот пропуск, — протягивает он красную бумажку, — налепите на лобовое стекло и спокойно проезжайте блокпосты. Что-нибудь ещё?

Девушка едва ли не вырывает бумажку у него из рук и, не прощаясь, лезет в машину. Я удобно устраиваюсь рядом, одаривая сборище шварцкопфов демонической усмешкой.

…Только через час Ольга снижает скорость до сотни километров, до этого она гнала так, словно её преследовал воскресший фюрер. Прикусила губу, глаза источают молнии.

— Простите, — кротко говорю я. — Как-то вот не сдержался.

Она кивает, демонстрируя разочарование моим скотским поведением.

Мы проезжаем указатель с готическими буквами: «До Новгорода — 140 километров». Меня гложет загадочное предчувствие. Чем мы ближе, тем мне труднее дышать…