Москит (том II)

Мои прежние попытки прочувствовать его канули втуне, но сейчас он резонировал под воздействием чуждого источника сверхсилы, а дополнительно был сведён спазмом и гипертрофирован, потому и без всякого ясновидения казался воспалённым внутренним органом, чем-то вроде отбитой почки или заходящегося в аритмии второго сердца. Вот я и представил, будто запустил в грудину призрачную руку и нематериальными пальцами ощупываю подрагивавший там энергетический клубок, дабы интерпретировать получаемые ясновидением образы. Структура узла была удивительно неправильной и запутанной, но мне удалось ухватить её и запомнить, дабы в следующий раз приступить непосредственно к этому этапу, минуя долгую подготовку.

— Соня, вставай!

Меня потрясли за плечо, вырвав из транса, и на контрасте с ускользнувшим состоянием абсолютной безмятежности неприглядная реальность и чуждость фонового излучения ударили, будто между молотом и наковальней оказался. Руки сами собой сжались в кулаки, но я тотчас обуздал вспышку гнева, скривился, поднимаясь с циновки, и покинул камеру вслед за остальными.

Уповал на завтрак, но не дали даже напиться, сразу выстроили вдоль стены. Мы так и стояли с четверть часа, потом только от соседнего корпуса подошли два незнакомых офицера. В отличие от скоротечного осмотра в лагере военнопленных, эти изучали нас куда как внимательней, и всё это время я чудовищным напряжением силы воли удерживал активной технику маскировки внутренней энергетики. Чуть сознание не потерял, да ещё потом, когда черноволосый надменный коротышка перешёл к моему соседу, пришлось давить рвавшие лёгкие кашель и перебарывать дурноту и головокружение.

Как на ногах устоял и ничем себя не выдал — даже не знаю, но обошлось. А вот нервного сокамерника караульные подхватили под руки и уволокли прочь, нас осталось восемь.

— Куда это его? — негромко спросил парень с начавшим подживать рубцом на щеке.

Ответа он не дождался; никто наверняка ничего не знал, а впустую чесать языком с риском получить дубинкой дураков не нашлось.

Дальше нас погнали к навесу с инструментом, неподалёку от которого рядком стояли неуклюжие на вид ручные тележки, сколоченные из грубо обработанных досок. Языковой барьер проблемой не стал: тычками, криками и жестами конвоиры предельно доступно и понятно велели катить их к воротам. На каждую приходилось по два человека, и когда Родион Перовский взялся разбивать по парам своих товарищей — хотя какие они ему товарищи? — мужик с въевшимися в ладони пятнами масла негромко проворчал:

— Быстро же они под дворянчика легли!

— Ничему людей история не учит, — поддакнул я.

Мужик поглядел на меня и спросил:

— Звать-то тебя как? Не контуженным же, не по-людски это.

— Пётр, — представился я, протягивая руку.

— А меня дядей Мишей зови, — сказал мужик, отвечая на рукопожатие.

Был он старше меня как минимум вдвое и на рядового или тем паче мобилизованного новобранца нисколько не походил, так что я воспринял просьбу о таком обращении как должное, и мы взяли одну тележку на двоих, покатили её к воротам.

Навстречу прогнали толпу гражданских — мужчин, женщин, детей. Задаваться вопросом, зачем они здесь, мне как-то совсем не хотелось, но смотрел и запоминал. Память у меня хорошая, дайте срок — всё припомню.

За ворота конвоиры не пошли, сдали нас у домика-караулки с рук на руки пятёрке пехотинцев. Рядовые были вооружены винтовками, ремень унтера оттягивали кобура с пистолетом и ножны короткого меча. И что интересно — лишь он один из всех был в армейских ботинках с обмотками, остальные носили традиционные для нихонцев сандалии.

Мы оставили в стороне взлётно-посадочную полосу и отправились прежним маршрутом в сторону источника сверхсилы. Вчера было не до того, а сегодня я не забывал вертеть головой по сторонам и куда внимательней оглядел примыкавшие к основной территории лагеря казармы. Именно — казармы. Они не были обнесены общей оградой с колючей проволокой, и сторожевые вышки там тоже не высились, зато хватало нихонцев. Раздетые по пояс, те проделывали какие-то упражнения, отрабатывали удары рукопашного боя и просто суетились. Было их… много. Очень много. Натуральный муравейник.

От ближайшей спортивной площадки строем побежали юнцы, поджарые и невысокие, пришлось остановиться и пропустить их. Один вильнул и в прыжке пнул нашу тележку, опрокинул её, со смехом ускорился и вернулся на своё место. Игру подхватили другие, а бежавшие следом вознамерились отработать пинки на военнопленных, но тут уж унтер рявкнул что-то резкое, и нас мигом оставили в покое.

— Макаки! — зло выдохнул дядя Миша. — Как есть — макаки!