Полчища больших оранжевых мотыльков заполоняли Суманер-Хаус, где жил Викрам. Полный дом мотыльков и древней пыли, сметенной в холмики у дверей со стеклянной мозаикой. Жуки-короеды изгрызли причудливый ажур дерева, усыпав пол древесной пудрой. Никчемный дом. Руины. Что не сломано окончательно, то подправлено кое-как, присыпано песком, сцементированным чьим-то тяжким трудом и несчастьями. Этому дому числиться бы в реликвиях, но реликвий на острове избыток, а просторных домов не хватало. Суманер-Хаус был даже слишком просторен. Когда-то он поражал воображение. Когда-то здесь жили богатые голландцы; они пересекали океан на больших судах под парусами и возвращались в Европу с грузом специй, слоновой кости, золота. В те дни и резные ставни, и террасы, и полы, выложенные черно-белыми голландскими изразцами, были великолепны. Солнечные лучи проникали сквозь зеленое стекло крыши. Но что сталось со всем этим великолепием? Неотвратимый ход времени, унеся годы и десятилетия, смыл прошлое, оставил лишь следы былого блеска. Дом одряхлел, обшарпанная мебель разваливалась. Теперь здесь жили только Викрам, его опекун да женщина-прислуга, а чаще — лишь Викрам со служанкой. Она занималась своими делами, готовила, стирала, прибирала, а Викрам волен был уходить и возвращаться когда душе угодно. Никто его не останавливал, никто не задавал вопросов; опекун, мистер Гунадин, вечно пропадал в Малайзии, наведываясь сюда лишь изредка. Почему он стал опекуном Викрама, было загадкой. Возможно, так он решил выразить протест против вовлечения детей в войну. А может, приютил сироту из «Лотоса» в надежде улучшить свою карму. Кто знает, но, совершив этот единственный и необъяснимый акт благотворительности, мистер Гунадин с головой ушел в работу, уехал сначала на Ближний Восток, а потом в Малайзию. Управлять телекоммуникациями развивающихся стран. В городе поговаривали, что прочь из родных мест его погнала война. Что ж, усыновив Викрама, он хоть как-то смягчил кровожадность тамильских выродков. Люди считали его добрым сингальцем.
Изредка, безо всякой системы наезжая в приют «Лотос» к Викраму, он в один из своих визитов определил сироту в местную школу для мальчиков.
— Ему требуется хорошее образование, — оставшись с директором школы с глазу на глаз, заявил мистер Гунадин. Иронию собственных слов он упустил.
Директор предпочел не напоминать о том, что изначально сингальцы лишили тамилов малейшего шанса на образование. С тех пор многое изменилось, времена настали ужасные. Ничего не зная о детях-солдатах и о военном прошлом Викрама, директор считал его ребенком, лишенным семьи, но без душевных травм.
— Мне придется уехать на несколько месяцев, — предупредил мистер Гунадин.
— Не волнуйтесь, с мальчиком все будет в порядке, — заверил директор и пообещал: — Увидите, как он изменится за время вашего отсутствия.
Опекун Викрама щедро оплатил хлопоты директора. Инструкции мистера Гунадина для служанки Терси были коротки:
— Вы сами знаете, что от вас требуется, Терси. Смирным мальчика не назовешь, но пусть вас это не тревожит. Кормите его и следите, чтобы ходил в школу. А я вернусь через несколько месяцев.
И он уехал, оставив для связи свой адрес и номер телефона. Мистер Гунадин счел свой долг исполненным. Викрам сыт, у него есть крыша над головой и школа под боком. Чего еще надо сироте? Ему не грозит попасть в руки рекрутов, отправляющих малолеток на войну. Возможно ли сделать больше? Горожане восхищенно качали головами: какой все же мистер Гунадин прекрасный человек; надо надеяться, Викрам таких усилий стоит. Это было четыре года назад.
А Викрам, похоже, не понимал, насколько ему повезло. Он вообще плевал на свою удачу. Переехав в Суманер-Хаус, обращался с домом как с личным недругом — пинал стены, исподтишка колотил мебель, дырявил дверные косяки и царапал мозаику так, чтобы стекло пошло трещинами, но не разбилось. Лишь Терси знала, что Викрам обрекает дом на муки. Служанка Терси все видела.
Прошло время, Викрам подрос, и пытки прекратились, что тоже не укрылось от Терси. Едва ли не в одну ночь мальчик стал молчаливым и скрытным. Всякий раз, глянув на Викрама, служанка отмечала, какое у него каменное лицо. За последние четыре года, с тех пор как и здесь, на юге, начали убивать, положение сильно ухудшилось, никто ни в чем не мог быть уверен. Терси привычно хранила молчание. Парень только снаружи невозмутим, думала она, а изнутри как котел. Того и гляди взорвется.
Из всех знакомых служанка Терси доверяла лишь Суджи. Она знала, что Суджи — хороший человек. Встречаясь в городе, они прохаживались по рынку (недолго, чтобы не привлекать внимания) и обменивались новостями. Терси частенько рассказывала Суджи о сироте из «Лотоса».
— У него есть все, что нужно, но он ничего этого не хочет, — повторяла она. — Такая уж карма. Его из сиротского приюта спасли, дали совсем другую жизнь, надо же. — Терси мрачнела. — Только ничего не выйдет.